Жозе Сарамаго - Перебои в смерти

Этот уличный эпизод, возможный только и исключительно в маленькой стране, где все друг друга знают, более чем красноречиво показывает, сколь несообразную систему связи внедрила смерть ради расторжения временного контракта с тем, кого мы называем жизнью. Можно было бы истолковать это как очередное проявление какой-то садистской жестокости, примеры которой мы видим ежедневно, но, согласимся, смерти совершено незачем быть жестокой: ей более чем достаточно просто отнимать жизнь у людей. Она, поверьте, и не думала об этом. А теперь, после семимесячного простоя, погруженная, как и полагается, в реорганизацию своих вспомогательных служб, даже и не внемлет воплям отчаяния и тоски, слетающим с уст мужчины и женщины, оповещенных о своей скорой кончине, отчаянья и тоски, которые иногда дают эффект совершенно обратный предполагаемому и запланированному: люди, приговоренные к исчезновению, не приводят, так сказать, в порядок свои земные дела, не (с)оставляют завещание, не погашают разного рода задолженности, да и прощание с родными и близкими откладывают на самый последний момент, что – само собой разумеется – маловато, когда суждена вечная разлука. Понятия, в сущности, не имея о том, что представляет собой природа смерти, которая, между прочим, отзывается и на имя «рок», газеты исходили бешенством, изощряясь в яростных нападках, называя ее безжалостной, жестокой, тиранической, коварной, императрицей зла, дракулой в юбке, врагом рода человеческого, убийцей, кровопийцей, предательницей, изменницей, снова убийцей – но теперь уже серийной, а один еженедельник, юмористического скорее толка, начисто истощив творческое воображение своих сотрудников, просто обругал ее паскудой. Хорошо еще, что в нескольких редакциях здравый смысл возобладал. Одна из ста – да нет же, вы не дослушали – старейших и самых респектабельных газет королевства в редакционной статье рассудительно призывала начать со смертью открытый и искренний диалог без недомолвок, диалог, исполненный братского чувства, задушевный и согретый сердечным теплом, в том, конечно, случае, если удастся установить местопребывание ее, установить, где находится логово ее и берлога, резиденция и головной офис или, если угодно, штаб-квартира. Другой почтенный орган предлагал силам правопорядка вплотную заняться магазинами канцелярских товаров и бумагоделательными фабриками, ибо покупатели конвертов и бумаги лилового цвета – а покупателей таких должно быть наперечет – в свете недавних событий наверняка изменили свои предпочтения в части почтовых принадлежностей, и, значит, нетрудно будет сцапать макабрическую клиентку, когда она явится пополнить запас. Третья газета, лютая соперница второй, поспешила объявить эту идею воплощением вопиющей глупости, ибо только клиническому идиоту может прийти в голову такое: смерть, как мы ее себе представляем – скелет, окутанный саваном – своими ногами, щелкая пяточными костями по торцам мостовой, самолично потащится отправлять письмо. Не желая отставать от прессы, телевидение порекомендовало министерству внутренних дел установить наблюдение за почтовыми ящиками – по всей видимости, позабыло оно, что самое первое письмо оказалось колдовским образом на столе генерального директора, причем дверь в кабинет был заперта на два оборота, а оконные стекла – целы. Ни в полу, ни на потолке, как равно и на стенах, не было ни малейшей щелочки – такой, куда пролезло хотя бы лезвие бритвы. Хорошо было бы, конечно, убедить смерть, чтобы проявила сострадание к несчастным и обреченным людям, но для этого нужно сперва найти ее, но как это сделать и где ее искать, не знает никто.

Вот тогда одного судебного медика, хорошо разбиравшегося во всем, что имело прямое или косвенное отношение к сфере его деятельности, и осенило – надо выписать из-за границы знаменитого специалиста по восстановлению лица по фрагментам черепа, каковой специалист, изучив изображения смерти на старинных полотнах и гравюрах, попытается нарастить мышцы и прочее мясо, вставить в пустые глазницы глаза, добавить в нужных количествах и пропорциях волосы, брови и ресницы, придать кожным покровам нужный цвет, так что вскоре появится у него полноценная человеческая голова – ее сфотографируют, снимки размножат, и следователи будут носить их с собой в бумажнике, чтобы сличать с лицами подозрительных личностей женского пола. Специалист в самом деле приехал, но скверно было то, что лишь неопытный глаз мог бы счесть одинаковыми три выбранных черепа, так что работать пришлось не с одной фотографией, а с тремя, что, разумеется, затрудняло проведение охоты-на-смерть, как не без высокопарности назвали операцию. Но одно выяснилось непреложно и несомненно: ни самая примитивная иконография, ни самая запутанная номенклатура, ни самая туманная символика не ошибались – смерть и вправду оказалась женщиной. Со всеми ее чертами, свойствами и особенностями. Любопытно, что к этому же самому выводу, как вы, наверно, помните, пришел и тот прославленный графолог, который исследовал первое письмо смерти, ибо упорно ставил все глаголы в женском роде, что, впрочем, могло оказаться всего лишь следствием укоренившейся привычки: во всех языках, за исключением лишь нескольких и весьма немногих, неизвестно почему делающих выбор в пользу мужского или среднего родов, смерть – всегда особа женского пола. Да, так вот, следует настойчиво повторить, дабы не забылось, то, что было уже упомянуто несколько выше: три юных женских лица решительно отличались одно от другого и от третьего, хотя и обладали при этом чертами явного, узнаваемого и несомненного сходства. Поскольку плохо верится в существование трех разных смертей, работающих по очереди, то двух надлежало бы непременно исключить, хотя, словно бы для того, чтобы еще больше запутать дело, могло бы случиться так, что скелетоподобная модель смерти истинной и настоящей не совпадала ни с одной из трех отобранных. И все это можно смело уподобить выстрелу, произведенному в кромешной тьме, но при этом с упованием на то, что счастливый случай успеет подставить под траекторию пули мишень.