Эльс Бэйртен - Одного человека достаточно [litres]

Я рву листок пополам.

Так говорят, но так не пишут. И еще это слишком длинно, придется сократить не меньше чем наполовину. И потом – содержание. Что написано в « Де Газетт» , то написано для всех, говорит Этьен. С тем же успехом можно встать посреди улицы с голой задницей.

Я беру чистый лист, опять начинаю играть с ним в гляделки. Надо закончить на пике, говорят мне.

Там принято так изъясняться. Например, написать про мои четыре «Т». О них легко накатать целую страницу. Потом в двух словах пожелать успеха всем участникам, пусть победит сильнейший. И закончить праздником в честь Луи.

Только вот осталось все это написать. Но попробуй сконцентрируйся в таком шуме. И еще пигалица смеется. Каждый день я поражаюсь, глядя на нее. Ее сюда зашвырнули, да-да, зашвырнули. Справляйся сама по себе, дочка, дай нам знать, когда дела у тебя наладятся. С таким напутствием она могла бы выброситься со своей башни, а она что делает? Собирается с духом и живет себе дальше. И как я уже отмечал, неплохо живет. Хотя ее испытания еще явно не закончены. Говорю вам, если бы не гонка, я бы сейчас стоял рядом с Жюльеттой, может, сидел бы с ней за столом. Но через неделю начинается гонка, и столько всего еще нужно сделать. Что-нибудь забудешь, и гонка станет провалом. Поэтому вы понимаете, я должен расставить приоритеты. А она ждет уже почти год, одна неделя погоды не сделает.

Еще семь ночей сна.

Я ей все расскажу. О боли в сердце. Как она не проходит.

Посмотрим, что она на это скажет.

– Пиво будут наливать с десяти утра. Можешь представить меня поющей перед целым шатром пьяных людей?

– Иди сюда. Еда на столе.

– Я не голодна.

– Хочешь там стоять, как выжатая тряпка?

– Как что?

Выжатая тряпка, так говорил наш отец. Не надо недооценивать людей, люди сразу понимают, отдаешься ты пению полностью или нет. И как же отдаваться полностью? Для начала – надо хорошенько есть. И не задавать слишком много вопросов. Я же с удовольствием танцевала? Ну вот, если что-то делаешь с удовольствием, то отдаешься этому полностью. Я никогда не задумывалась, с удовольствием ли я пою. Я пела – и была в моей песне. В моем самом безопасном месте.

Она наклоняется над тарелкой.

– Ты что думаешь, я все это съем?

Я откладываю вилку и смотрю на нее.

– Послушай, Лили. Ешь, пока не насытишься, и потом спой. Просто пой так, как ты умеешь. Это прекрасно.

Она молчит.

Я молчу.

Мы едим.

Вкусно.

Вдруг я чувствую на себе ее взгляд.

– Две, – говорит она.

– Две?

– Тарелки. Ты забыла про брата.

Мое сердце. Оно остановилось.

– Спокойно. Дыши, Жюльетта. Ды-ши.

Чьи-то руки сжимают мои и не отпускают.

Из меня вырывается глубокий вздох.

– Все прошло. – Она улыбается. – С тобой все в порядке.

– Я про него не забыла.

– Ты никогда не смогла бы этого сделать.

Она берет из шкафа стакан, наливает воду, дает его мне.

– Спокойно выпей до дна.

Она носится по нашему дому, она наполняет его. Мне остается лишь наблюдать за ней. Как она может наполнять этот дом жизнью, когда у нее самой сердце разбито. Каждый день она стоит у моей двери. И я не могу ее не впустить.

Сегодня утром там стоит кое-кто еще: Стелла. В руках « Де Газетт» . Не хочу, чтобы ты узнала от других, говорит она. О чем, спрашиваю я. Мы устраиваем минуту молчания, говорит она. Перед гонкой. Минуту молчания устраивают по мертвым. Впрочем, мне минута молчания не требуется. Не проходит ни дня, чтобы я не думала о нашем папе или нашей Миа. С папой я говорю так же, как говорю с Луи, с Миа – как получится. Она была еще очень маленькой, когда умерла, она мало что может сказать мне в ответ. Да и хочу ли я, чтобы она мне отвечала? С нашей матерью я не говорю никогда. Пока я молчу, я не делаю ничего дурного.

Ждать ли им меня, спросила еще Стелла. Я ей не ответила. Но она еще не дошла до конца улицы, как я схватила « Де Газетт» . Вот оно, на первой странице. Черным по белому, среди новостей о гонке. Минута молчания. По нашему Луи.

Вилфрид не мог согласиться на это. Нельзя же устраивать праздник в честь человека, по которому сперва была минута молчания? Там есть и его колонка. Он пишет только про гонку. И про своих гонщиков.

Луи тоже вечно говорил о своих гонщиках. Своих гостях. Он был счастлив, как раньше, у него на щеках даже появился румянец. Если будешь почаще бывать на воздухе, у тебя тоже появится румянец, говорил он.

А потом он пропадает. Сколько времени его уже нет?