Энн Наполитано - Милый Эдвард [litres]

Из конверта выпала фотография. Шай подняла ее. На снимке стояли по росту три чернокожих ребенка. Два старших мальчика были одеты в полосатые свитеры, а младшая, девочка, – в полосатое платье в тон. Все улыбались на камеру.

– Mierda [10], – прошептала Шай.

Эдвард, растопырив пальцы, обхватил голову руками так, будто это была не голова вовсе, а баскетбольный мяч.

– Давай еще немножко, – предложила ему Шай.

Эдвард понял: она хочет продолжить чтение в надежде, что они закончат на лучшей ноте. Что бы это ни значило.

Следующее письмо было написано матерью, потерявшей в крушении дочь. Девушка мечтала почтить свое китайское наследие, пройдя по Великой Китайской стене.

«Пожалуйста, Эдвард, найди в своем сердце возможность исполнить эту мечту для моей дочери».

Оказывается, почти во всех письмах Эдварда о чем-то просили. Написать роман. Переехать в Лондон, предпочтительней в квартиру с видом на Сент-Джеймс-парк. Мать, чей сын мечтал стать стендап-комиком, хотела, чтобы Эдвард открыл комедийный клуб в их маленьком висконсинском городке и назвал его в честь погибшего молодого человека.

Лицо Шай выглядело так, как Эдвард представлял себе свое собственное: пораженным и потрясенным. Сможем ли мы это вынести?

– Как ты думаешь, сколько там писем? – Ему приходилось буквально выдавливать свой голос из горла.

– Если другая сумка тоже наполнена только письмами, то сотни. – Шай все еще держала в руках фотографию трех детей. – Почему они не написали тебе по электронной почте? Почему посылали настоящие письма?

– Потому что Джон дал мне этот непонятный адрес электронной почты с цифрами и дефисами. Ни один незнакомец не смог бы найти меня таким образом.

– Ты скажешь ему или Лейси, что мы нашли сумки?

Эдвард сильнее сжал пальцы.

– Как думаешь, они все такие?

Купи фотоаппарат. Напиши письма детям, потерявшим мать. Поезжай в Китай, Англию, Висконсин.

– Надеюсь, что нет, – сказала Шай в темноту.

Когда Эдвард наконец добрался до подвала, было уже три часа ночи. Он машинально почистил зубы, выключил свет, забрался под одеяло. Он закрыл глаза – скорее по привычке, нежели от желания спать. Надежда на сон покинула его несколькими днями ранее. Но, как только его глаза закрылись, что-то изменилось. Темнота внутри него заиграла новыми оттенками, теперь в ней было богатство. Она стала гладкой, как бархат. Эдвард едва удерживался: он скользил ко сну, как ребенок, летящий на санках. Он не испытывал этого чувства с тех пор, как погибла его семья, – взрыв облегчения. Письма. Должно быть, это письма – больше в его жизни ничего не изменилось. Это не имеет смысла, но он слишком устал, чтобы беспокоиться. Слишком обрадовался, чтобы волноваться. Он спал и чувствовал, как исчезает под радостное гудение клеток собственного тела.

На следующий день Эдвард бродил из класса в класс, не обращая ни на кого внимания. Несколько раз Шай приходилось брать его за локоть и менять направление движения. Он позволял ей вести себя, но думал: Какая разница, буду я заниматься английским или обществознанием?

Той ночью они выждали только пятнадцать минут после того, как погасли огни в их домах.

Когда они наконец пересекли задний двор и оказались в гараже, Эдвард открыл сумку.

– Думаю, у нас должны быть правила, – заметила Шай.

– Правила?

– Может быть, нам стоит читать по десять писем за ночь, или читать час, или что-то в этом роде. Они очень… напряженные. И я думаю, что мы должны забирать прочитанные письма. Сумки останутся здесь, это очевидно, но я могу набить их чем-нибудь, чтобы они выглядели полными. Я хочу скопировать письма, и тогда мы сможем ответить на них, если решим сделать это.

– Думаешь, Джон не заметит?

– Он никогда не открывал конверты. Я предполагаю, что он собирался оставить их в мешках навсегда. Или, может быть, отдать их тебе, когда ты станешь старше?

Эдвард ее не слушал. Он запустил руку в мешок и, сжав пальцами один из конвертов, вызволил его.

Милый Эдвард.

Солнце сегодня взошло в 4:55, и я не видел Линду целую неделю. Уже больше года нигде в мире не было обнаружено ни одного детеныша голубого кита. Возможно, мы с коллегой следим за последними живыми китами, и эта мысль отрезвляет меня. Возможно, именно из-за этого я и не сошел с корабля после нашего очередного плавания. Мне нужно было сделать перерыв – есть гамбургеры и смотреть фильмы – и передать свои записи другому ученому. Но я не захотел этого делать. И если честно, я боюсь, что если я не буду смотреть на китов, то они могут исчезнуть навсегда. Знаю, это глупо. Однако с тех пор, как погибла моя Линда, я позволил своей жизни на суше угаснуть, так что единственное место, где я могу быть полезен, – это океан.