Энн Наполитано - Милый Эдвард [litres]

12:22

Всем известно, что ежегодно самолеты падают, однако люди все равно продолжают летать. Они находят способы смягчить это знание: например, убеждают себя в том, что, согласно статистике, поездки на автомобиле более опасны. На пять миллионов автокатастроф приходится всего двадцать авиакрушений, а следовательно, летать безопаснее. Нормы поведения в обществе также играют немаловажную роль: авиаперелеты – вещь публичная, и в игру вступает элемент групповой сплоченности. Людям спокойнее перемещаться в компании других людей. Сидя бок о бок, плечом к плечу, они верят, что остальные ни за что в жизни не согласились бы лететь, если бы это было опасно.

Пол дрожит под ногами Криспина, когда тот медленно возвращается на свое место. Поездка в туалет и обратно заняла, наверное, минут двадцать. Ему пришлось долго сидеть на унитазе, прежде чем собраться с силами и заставить себя вернуться назад. Месяц назад я чувствовал себя прекрасно. Был самим собой. Я понятия не имею, кто этот парень, черт возьми , думает он.

Прямо перед полетом ровесник Криспина, его адвокат по имени Сэмюэлс, решивший в свои семьдесят заняться пауэрлифтингом, сообщил, что мистер Кокс оказался в ежегодном списке Forbes «Сто самых богатых людей Америки».

– Хм, – сказал Криспен в трубку.

– Поздравляю, упрямец.

– Хм, – повторил он. В действительности он осознавал одно – что ничего не чувствует. Forbes включал его в список на протяжении последних двадцати лет, и после продажи своей компании Криспин возглавлял его на протяжении десятилетия. Он каждый год с нетерпением ждал этого рейтинга. Отмечал дату в календаре и ждал заветного звонка, а получив его, улюлюкал и колотил кулаком по столу.

– Кокс, ты хорошо себя чувствуешь? Я уверен, доктора в Лос-Анджелесе быстро поставят тебя на ноги.

– Позвони Эрни и скажи, что я хочу переделать завещание, когда приеду.

– Сделаю.

– Почему я все оставляю детям? Они ненавидят меня.

– Очевидно, в Метрополитен надеются, что ты вспомнишь и о них.

– Да пошли они. – Криспин входил в совет директоров музея. Ему нравились собрания, на которые стекались все нью-йоркские шишки и прочие птицы его полета, но он почти никогда не утруждал себя тем, чтобы посмотреть на экспозиции. Метрополитен был для них с Луизой площадкой для спарринга: бывшая жена изучала в колледже историю искусств и слыла заядлой коллекционеркой. В середине девяностых она даже стала председателем совета директоров и запретила ему посещать заседания.

– У тебя есть план?

Не уверен , едва не сказал Криспин. Не уверен – фраза, которую он никогда не произносит. Неопределенность – это слабость, и он уже давно выработал четкую политику по отношению к ней.

– Я мог бы просто вывалить все на Луизу, – говорит он. – Она бы тронулась от счастья. Проклятая баба всю жизнь гоняется за моими деньгами, а я бы мог просто преподнести их ей на блюдечке.

На другом конце провода повисла пауза. Сэмюэлс был и адвокатом Луизы, и поэтому ему нужно соблюдать профессиональную осторожность.

– Как скажешь, Кокс. Я предупрежу Эрни.

Теперь, когда Криспин с благодарностью опускается на свое место и видит капли дождя, стекающие по иллюминатору, он отчего-то соотносит их со своим состоянием, утекающим в никуда. Скорбно то, что деньги не имеют смысла без привязки к нему. Это просто бело-зеленые бумажные прямоугольники, на которые Криспин разменял свою жизнь, в которые вложил всего себя. Он бы с удовольствием позлил Луизу еще, но она не нуждается в деньгах, а подачка ничуть не изменит ее повседневную жизнь. «Нельзя питаться лучше, чем ты питаешься сейчас», – как-то раз сказал один из его друзей. Что ж, они с Луизой питаются просто отменно.

Его всегда волновали собственные деньги, и Криспин прилагал все усилия к тому, чтобы зарабатывать еще больше. Цифры имели для него огромное значение вплоть до утреннего звонка адвоката. Если эта часть его ушла, то что осталось? Парнишка по другую сторону прохода стучит по клавиатуре так, будто каждый удар будет иметь значение. А может, и будет, может, и имеет.

Может.

Боль – это тяжелые мраморные шарики, перекатывающиеся внизу живота. Надо было взять детей в поход, когда они просили , засыпая, думает он.

Брюс потирает голову – нервный тик, который он отрицает, потому что в точности знает, когда тот должен начаться, а сейчас не время, – и встает.

– Хочу повидаться с вашей мамой, – говорит он сыновьям. – Ведите себя хорошо.