Бенджамин Вуд - Станция на пути туда, где лучше

Готов я был на все сто: искупался, оделся, наелся кукурузных хлопьев, а сумку собрал еще накануне вечером. В ту ночь я почти не спал. А когда увидел его, так обрадовался, что потерял голос. Раз в кои-то веки отец сдержал слово – не верилось, что он здесь! Вдобавок у меня был полон рот крови: от радости я сиганул со ступеньки и прикусил язык.

– Что с тобой, воды в рот набрал? – крикнул он мне. – Хватай свои пожитки – и вперед.

Мама протянула отцу мою сумку. Он весь скособочился, будто под тяжестью.

– Что он туда напихал?

– В основном книги, – ответила мама. – Я предлагала часть выложить, а он ни в какую.

– Там, должно быть, целая Британская энциклопедия!

– Книги в дороге пригодятся – дорога долгая.

– На что ты намекаешь?

– Ни на что, Фрэн. Ни на что.

Я потянул маму за рукав, показал ей язык.

– Ох, да у тебя там ранка, – нахмурилась она. – Где это ты так? – Она повернула мое лицо к свету. – Ничего. Оторви кусочек бумажного полотенца, заверни в него кубик льда и подержи во рту минут десять.

Так я и сделал. Мама, хоть и не имела медицинского образования, всегда знала, как лечить мелкие травмы, и знания эти будто черпала из бездонного источника. В то время мне это казалось чудом, хотя на самом деле никаких чудес – материнское чутье плюс здравый смысл.

Когда я вышел из кухни, Фрэнсис Хардести вместе с моей сумкой исчез. Увидел я его на подъездной аллее, а рядом маму в шелковом халате и тапочках. Отец прилаживал связку коротких толстых досок к багажнику на крыше “вольво”, а мама что-то говорила, глядя на его взмокшую спину.

– Готово. – Он повернулся к маме: – Теперь сгодится? Одобряешь?

Мама отступила в сторону.

– Ума не приложу, почему ты их с самого начала туда не пристроил.

– Ну а я ума не приложу, почему их нельзя хранить в гараже.

– Ты здесь не живешь, Фрэн, вот почему. Пора бы и привыкнуть. Больше никаких грязных ботинок у меня в кухне, никаких деревяшек в моем гараже. Ничего лишнего – и точка. – Тут мама увидела меня на аллее, во рту я перекатывал кубик льда. – Все уложили, просто место освобождаем.

– Готовность номер один! – сказал отец. И потрепал меня по макушке. – Садись, пристегивайся. Ну а я схожу в туалет, если мама твоя не против.

– Ступай в тот, что на первом этаже, – распорядилась мама, и он исчез за дверью.

Я устроился на переднем сиденье. В машине было тепло и пахло освежителем; на подлокотнике темнела отметина, будто след от зажигалки. Мама постучала в окно, и я опустил стекло.

– Послушай. – Она наклонилась, глаза вровень с моими. – Послушай внимательно.

Сколько это длилось, не знаю, на приборную доску с часами я и не взглянул, но кажется, лишь глазом моргнул – а прошла вечность.

– Вот что, ты все это слышал уже не раз, но если вдруг что-то пойдет не так, очень уж сильно не огорчайся, хорошо? То есть если не познакомишься с актерами, как он обещал, если этой Мэксин не окажется на месте или если на съемки не попадешь, – не вешай нос, ладно? Как бы ни сложилось, все равно будет интересно. Твой папа умеет развеселить, если захочет, да и надо вам почаще бывать вместе. Понимаю, для тебя это важно. Просто радуйся, и все. Будь умницей. Хорошо?

Я улыбнулся, что-то промычал в знак согласия.

Мама сунула голову в окно, вытащила у меня изо рта размокший бумажный клочок.

– Дай погляжу, что у тебя с языком. (Я высунул кончик.) Да, разнесло здорово, но не беда, заживет. Холодной воды пей побольше. И звони мне с заправок, чтобы я знала, где ты. До Лидса ехать три часа с небольшим, если скорость не превышать. – Она скомкала мокрую бумажку. – Посиди тут, а я сбегаю посмотрю, что он там копается. Я тебя люблю, сынок.

– И я тебя.

Она подставила щеку для поцелуя. Кожа чуть лоснилась от крема. Я уловил знакомый запах, лимонный с нотками карамели, – “Подсолнухи”, любимые мамины духи.

Я пристегнулся и стал ждать. Книги, настольные игры, солдатики, фотоаппарат – все в сумке, а сумка в багажнике. Заняться нечем, и с новой силой вспыхнула тревога: что сейчас происходит в доме? Воображаемые ссоры были куда страшнее тех, что я видел своими глазами; сейчас родители находились вдвоем, я их не видел, и меня замутило от ужаса, ладони взмокли.

Вскоре вернулся отец, в руках синяя сумка-холодильник. И продолжал спор, начатый где-то на пятачке между туалетом и входной дверью.

– Да успокойся, здесь я на твоей стороне, Кэт. Несправедливо, согласен. Но не понимаю, за что ты меня винишь – ты же меня предупредила всего за два дня. За два дня!