Андрей Дмитриев - Бухта Радости

И вот они уже вдвоем, Ишхан и Лива, с утра до вечера губами шевелили над учебником; даже пытались разговаривать друг с другом по-английски.

“Ай эм ё хазбент, – говорил Ишхан. – Хау а ю, май диар Лива?”. “Барев дзес, Ишхан мой”, – говорила Лива, потом спохватывалась, жмурилась в испуге, потом бросалась перелистывать учебник и, найдя нужную страницу, торопливо отвечала, как положено: – Ай эм ё вайф. Май лайф из вери хаппи”.

Английский не давался ей, она мало-помалу перестала шевелить доверчиво губами над раскрытыми страницами учебника, но лишь рассеянно их переворачивала. “Ах, поздно; ничего уже не сделать и не успеть”, – говорила она Ишхану. “Здесь не успеем – там, в Лос-Анджелесе, наверстаем, – подбадривал ее Ишхан. – Там он, как воздух; он там выучится сам собой”. Лива не верила, горько-насмешливо качала головой, больше к учебнику не прикасалась. “Он и не нужен тебе вовсе, – не сдаваясь, уверял ее Ишхан. – Можешь вообще не знать английского – просто живи, купайся в океане и говори со мной”. Лива, однако, заскучала и говорить с ним перестала, лишь иногда, словно вдруг вспомнив что-то важное, хватала его за руку: “Карине передай, я недовольна: она, по-моему, совсем рожать не собирается”.

Ишхан не передал.

Он, будто раздувая и вороша остатки теплых углей, пытался помешать ее глазам потухнуть, но вспоминать при ней о прошлых радостях Лива ему не позволяла, вслух предвкушать калифорнийское житье не соглашалась; Карину с Гамлетом воспринимала сухо; Ишхан не знал уже, что ему делать. Сказал ей как-то: “Лива, Лива, ты немножко приуныла; пойдем гулять куда-нибудь; сядем с тобой в любую электричку на платформе Лианозово, сойдем на станции, где много русского леса; мы из окна увидим, где его побольше, и сойдем”.

“Оставь меня, я спать хочу”, – сказала ему Лива и уснула; и однажды не проснулась.

…Ишхан прислушался: лес вдалеке скрипел, ныл и трещал ломающимися сучьями; кто-то, дороги в темноте не разобрав, пытался сквозь него продраться к берегу со стороны пансионата; глухие вскрики донеслись оттуда, как если б этот кто-то сослепу поранился о ветки.

Не стало Ливы, и Ишхан стал стар. Год он лечился, сам не зная от чего; ничем отдельным не болел, но из него, как из винного меха, прорванного по шву, вытекли силы. Он понял: это старость, и от нее не лечатся – к ней привыкают. Он и привык. Потом нанялся сторожем сюда, на лодочную станцию, – поближе к Гамлету, дела которого пошли вразнос. Гамлет их начал запускать, когда во имя Ливы всего себя настроил и нацелил на переезд в Америку. Как только переезд лишился смысла, Гамлет впервые в жизни сник, лишился компаньонов и клиентов, лишился всех опор и, увлекая за собой Карину, поплыл щепой, покуда не прибило его к Бухте, к Карпу. Теперь он вместе с Карпом жарит шашлыки и понемногу начинает думать и прикидывать, как снова встать на собственные ноги…

Едва подумав о мангале Гамлета, Ишхан услышал в себе нытье вины. Будь он, Ишхан, упорней и упрямей, растормоши он Ливу, силой вытащи ее на долгие прогулки по подмосковным рощам, она, как знать, и продержалась бы, она б успела улететь, и океан, пусть против ее воли, своим тугим дыханием вернул бы ее к жизни, а там, глядишь, и Гамлет бы приехал, ясный и сильный, как всегда, – расставил бы повсюду твердые опоры этой новой жизни…

Пора было утихнуть, совладать с собой; Ишхан привычно обратился к тому немногому, что в нем осталось от былого школьного учителя: он мысленно листал учебник химии, пока не выбрал формулу из тех, что подлиннее; мысль понемногу успокаивалась, степенно разворачивая формулу бензольного кольца, но не успел он то кольцо замкнуть, как был сбит с толку чьим-то топаньем по берегу. Два незнакомых темных силуэта, словно отлипнув от тьмы сосен, колеблясь и качаясь, приближались. И шли они не к пляжу, но шли прямо на него. Ступили, скрипнув досками, на лодочный причал и, подойдя вплотную и набухнув плотью, пахнущей водкой и подмышками, вдруг оказались парнем и девицей.

– Нельзя здесь быть, – буркнул Ишхан, не поднимаясь с досок.

– Но ты же здесь, – сказал парень.

– Мне положено.

– Лодки твои? – спросил парень.

Ишхан не ответил.

– Я б покаталась, – сказала жалобно девица. Голос ее был хрипл.

Парень потребовал:

– Дай лодку, дед.

– Нельзя, – сказал, тревожно раздражаясь, Ишхан. – Я не имею права.

– Да ладно тебе, кто узнает…

– Сейчас мой сменщик подойдет.

– Да ладно, дед, когда он подойдет!… Пока он подойдет, мы приплывем.