Гюнтер Бройн - Буриданов осел

Сказала ли она это, подумала ли об этом?

Потом она и сама не могла ничего вспомнить, только то, что он непрерывно говорил, говорил что-то нелепое, сомнительное, иногда и правильное, но это приносило облегчение не ей, а, видимо, ему, которому нужно было выговориться, ибо всякая невысказанная мысль мучила его, лишала сна. В этом он и фрейлейн Бродер походили друг на друга как две капли воды. Элизабет же, напротив, тут была ему плохой партнершей. Может быть, только это и составляло преимущество фрейлейн Бродер, или дело было в ее молодости, ее коже, ее волосах? Или лишь в новизне, в неизведанном? Тогда еще можно надеяться, положиться на время!

Но хотелось ли ей надеяться? Она ведь гнала его.

Когда больной узнает о необходимости операции, он спрашивает врача, нельзя ли сделать ее сразу, из боязни перед боязнью, из страха перед ожиданием страха. Может быть, причина была в этом, а может быть, Элизабет находила шок целительным, ведь говорят же ребенку: ладно, поезжай в лагерь, вот тогда ты узнаешь, как хорошо дома. А может быть, она считала невозможным оставаться с мужем, который спал с другой, да, может, она даже стремилась к разрыву, вдруг возмечтав о запоздалой самостоятельности? Может быть! Кто разберется в Элизабет?

Карл увидел ее только за обедом. Она сидела за столиком одна, слева от прохода. Справа сидели фрейлейн Завацки, фрейлейн Вестерман, фрау Айзельт, Крач и Риплоз. Фрау Айзельт сняла свою сумочку с еще не занятого стула и рукой указала на него Карлу. Он замедлил шаги, чтобы выиграть время. Фрейлейн Бродер не подняла глаз. Не отрываясь от книги, она ела овощной суп.

Глупая привычка, многих еще до Эрпа (пока готового считать ее прелестной) приводившая в отчаяние! В первую очередь мать, которая все огорчалась, что не могла превратить свою большую кухню (с выходом на лестницу, потом здесь фрау Вольф стряпала своему неразговорчивому голубятнику) в приличную детскую, потому что Вильгельм, ее муж, придавая значение не форме, а содержанию (головы), поощрял одновременный прием материальной и духовной пищи и за крупяным супом или рулетом читал о борьбе за престол между вождями инков Уáскаром и Атауальпой и благосклонно наблюдал, как дочь его тоже получала двойное удовольствие от хлеба с патокой и «Красной Шапочки», от свиной ножки и «Тимура и его команды», от булочки с сыром и «Фауста», заставляя мать чувствовать себя одинокой за столом, в ответ на озабоченный вопрос: «Вкусно ли?» — он только одобрительно мычал, не видя слез жены, приправлявших солью ее еду. Вот еще одно подтверждение тому, что плохое воспитание всегда приносит скверные плоды даже в двадцать два года: в столовой городского коммунального хозяйства, где подметальщики и подметальщицы, шоферы поливальных машин, уборщицы общественных уборных, служащие сберегательной кассы и страхового агентства находили поведение читающей девицы бестактным, а библиотекарши к тому же чувствовали себя оскорбленными в своем профессиональном достоинстве, так как их коллега делала то, что читателям библиотеки с полным основанием (а именно из-за возможности появления в книге жирных пятен) строго воспрещалось. Но фрейлейн Бродер не собиралась отказываться от привычек, кажущихся ей допустимыми, только по той причине, что другим они не нравились. Без чтения она скучала за едой и не могла понять, почему, собственно, ей нельзя таким способом удлинять короткое время, остававшееся для любимого занятия.

Карл не мог двигаться так же медленно, как принимал решения, и потому остановился, все еще ни на что не решившись, между двумя столами, наклонив тарелку, отчего суп переливался через край, взглянул налево, на склоненную голову, книгу и равномерно двигавшуюся ложку, поздоровался, обращаясь к пяти знакомым лицам справа, прекрасно понимая, что после нескольких секунд заминки он должен теперь сесть на стул только рядом с фрау Айзельт, услышал, как Риплоз шутливо произнес что-то («Буриданов осел» или нечто в этом роде), и сел слева, напротив фрейлейн Бродер, которая не подняла глаз. За соседним столом наступило молчание. Даже Риплоз умолк. Даже гул голосов вокруг и стук тарелок, казалось, стихли. У Карла было ощущение, будто в зале все едоки овощного супа ожидают его первых слов. В его все еще затуманенном алкоголем мозгу родилось желание ошарашить своих коллег, сказав фрейлейн Бродер что-нибудь вроде: «Надеюсь, вам достаточно было нескольких часов сна?», «Я страшно счастлив видеть вас снова», «Как ты хороша!». Ему стоило труда нажать на нужные тормоза, он уставился на ее волосы и наконец произнес (слишком громко): «Приятного аппетита!» Тут она опустила полную ложку обратно в тарелку, подняла голову и испугалась.