Элеонора Браун - Мой собственный Париж [litres]

– Это моя тетя, Кэрол, – сказала Дженин Бруно. – И ты помнишь Дженнифер.

Он вежливо с нами поздоровался.

– Приятно познакомиться, – сказал Бруно.

«Познакомиться?! – ужаснулась я про себя. – Он только что сказал, что ему приятно…»

– А, так вы знакомы с Дженнифер, – вторглась в мои мысли мама. Прекрасно. Хуже унизительного факта, что меня забыли, могло быть лишь напоминание ему от моей мамы о том, что он забыл, что мы знакомы.

– Ну, это было очень давно, – сказала я, делая вид, что мне все равно.

– Ах, но вы тогда сказали кое-что, что запомнилось Дженнифер, не так ли? – спросила она, глядя то на него, то на меня.

«Да, это было основным принципом моего существования последние десять лет, но да ладно. Мне тоже приятно познакомиться», – подумала я.

Моя мама продолжила разговор в таком ключе, в котором только мама способна это сделать. Было очевидным, что Бруно было все равно, что он такого сказал, что меня впечатлило. Он просто хотел забрать Луку и уйти.

– Скажи Бруно, что он такого сказал, Дженнифер, – настаивала моя мама. Затем, к моему ужасу, она добавила: – Это займет лишь две секунды.

Теперь все глаза смотрели на меня.

– А, ну вы тогда просто сказали, что, чтобы познать Париж, нужно лишь расслабиться, выпить бокал вина и наслаждаться жизнью.

В воздухе на несколько мгновений нависла тишина. У Бруно было выражение лица, говорящее о том, что такой комментарий был в его духе.

– Ну, вы прислушались к моему совету?

Я кивнула головой.

– Хорошо. Тогда продолжайте это делать.

Это, конечно, была не Нагорная проповедь, но этого было достаточно.

По дороге к метро я поделилась с мамой, что я расстроилась от того, что Бруно даже не помнил, что мы с ним знакомы.

– Знаю, что мы все встречаемся с огромным количеством людей и что много времени прошло, но «приятно познакомиться»? Дженин даже напомнила ему о том, что мы уже знакомы, – возмущалась я.

Мы спустились в метро и как всегда посмотрели в тоннель, чтобы разглядеть фонари поезда.

– Почему это важно? – спросила мама.

– Ну вот, есть человек, чьи слова изменили мое мировоззрение, а я, оказывается, была настолько незначительной для него, что он даже не вспомнил о том, что мы уже виделись, – объяснила я. – Это просто меня удручает.

Поезд прибыл, и мы в него вошли, найдя два свободных места рядом. Мама поставила сумочку себе на колени и повернулась ко мне.

– Мне кажется, это замечательно, – сказала она. – Если кто-то может стать таким источником вдохновения для другого и даже не придать этому значения, то это значит, что мы постоянно сильно влияем на других людей каждый день и даже не догадываемся об этом. Представь себе все эти возможности.

– Ух ты, это звучит здорово, ma mére. А ты говоришь, что не понимаешь, какого черта происходит, – сказала я.

– Я по-прежнему не знаю, куда идет этот поезд, – сказала она. Ее голос выдавал прежние нотки тревожности. – И мне кажется, я забыла очки у Дженин.

Когда мы с мамой вернулись в Соединенные Штаты, я провела некоторое время с ней в Нью-Йорке. Она переехала в город, когда ей было девятнадцать, и никогда из него не уезжала. Она говорила о том, что никакое место в мире не сравнится с культурой и оживленностью Манхэттена. Она по-прежнему любит его, находясь уже на пенсии, но свою незамужнюю жизнь в Гринвич-Виллидж в конце 1950-х и в 1960-х годах она вспоминает как лучшее время своей жизни. Она была студенткой Нью-Йоркского университета и жила с двумя женщинами, которые взяли за строгое правило никогда не заходить дальше четырнадцатой улицы и не платить больше пары долларов за билет в театр. Они были волонтерами в театре «Провинстаун Плейхаус», расположенного на улице Макдугал, где они посмотрели первую постановку «Истории в зоопарке» Эдварда Алби и «Последней записи Крэппа» Сэмюэля Беккета.

– Почему бы нам не пройтись по Виллиджу? – спросила я, зная, что это было одним из ее любимых занятий. – Ты могла бы мне рассказать о старых временах.

Пешие туры были одним из ее любимых развлечений в молодости, хотя они теперь были грустными, так как большинства ее любимых мест уже не существовало. Дешевые богемские убежища превратились в модные хипстерские бары. Дома художников превратились в дорогие лофты для управляющих биржевыми фондами. Тем не менее еще было достаточно остатков старого Нью-Йорка, которые можно было собрать.

Наша прогулка началась там же, где и всегда – на Шеридан-Сквер, у квартиры, в которой она жила с двумя подругами, которые носили фланелевые рубашки и короткие стрижки. Показывая на красное кирпичное здание, она указала на окно ее спальни.