Сарина Боуэн - Полутона

Элис ждет со слезами на глазах.

– Если сначала растопить масло, оно легко смешается. Но тогда придется делать батончики, потому что все растекается.

Элис протягивает мне масло.

– Доверяюсь тебе.

Печенье с краев противня хрустит, а кусочки из центра тягучие.

– У нас есть слабой, средней и сильной прожарки, – говорю я, выбирая мягкую и кусая. – Вкусные.

Элис улыбается.

– Ура! – Она стучит своим печеньем о мое. – Ты такая худая.

– Я не всегда голодна, – признаюсь я. Я на диете «потеряй свою маму» уже больше месяца, и это наверняка заметно.

– Фредерик, боюсь, нерегулярно ест.

– Вообще-то он ест достаточно, – говорю я, защищая его.

Элис качает головой.

– Мы не можем говорить о нем, иначе я не выдержу. – Она снова кусает печенье, затем ее лицо мрачнеет. – Мне так жаль твою маму, дорогая. Даже не могу представить.

Наступает момент тишины, пока я жую.

– Рейчел? – Голос Фредерика доносится с лестницы.

Я вижу, как выражение лица Элис меняется.

– Вкусно пахнет. – Он подходит к двери и останавливается. – Мама.

Элис поджимает губы, но затем у нее на глазах выступают слезы.

– Я так злюсь на тебя, Фредерик.

Он прислоняется к дверному косяку.

– Знаю, – выглядит, словно его побили. Но даже пока он стоит там, в мятой футболке, с несколькими седыми волосками, поблескивающими в желтом свете кухни, он выглядит красивым для меня. Я до сих пор каждый раз этому удивляюсь, когда он появляется.

– Фредерик, – говорит Элис сквозь слезы. – Это не только твоя жизнь! Как ты мог?

Я затаиваю дыхание, потому что Элис только что задала вопрос, который боялась задать я.

Но это не имеет значения, потому что Элис не получает ответа.

– Где папа? – спрашивает он.

– Я оставила его в Канзасе. Восторгающегося матчем «Роялс» перед телевизором.

Бабушка Элис спит в комнате Фредерика, выгнав его на диван.

– Я буду спать внизу, – предложила я.

– О нет, не будешь, – ответила Элис.

Фредерик даже не пытался возражать. Он вообще оставил нас одних. Когда я просыпаюсь следующим утром, его нет дома. Мы с Элис отправляемся на поздний завтрак на Манхэттен-Бич. Затем заходим во все магазины.

– О, вот! Вот что нам нужно! – Элис открывает дверь маникюрного салона.

– Маникюр, педикюр? – спрашивает женщина внутри.

– Оба, пожалуйста.

Вскоре мы сидим бок о бок в педикюрных креслах, наши ноги в теплой мыльной воде. До этого момента я всегда считала, что платить кому-то за то, чтобы тебе красили ногти, – пустая трата денег. Но когда специалист массажирует мои ступни своими профессиональными руками, я понимаю, почему люди за это платят.

– Мне всегда легче думается, когда мои ноги в тазике с водой, – вздыхает Элис.

– Это приятно, – соглашаюсь я. Мастер касается моих ног, и я понимаю, что это подсказка, чтобы вытащить их из воды. Женщина кладет мои ступни на край тазика и начинает полировать мне ногти.

– Рейчел, ты хочешь рассказать мне о своей матери? Только если считаешь, что готова.

Я набираю в легкие воздух и выдыхаю.

– Ну, она была из Клэйборна. Но мы переехали в Орландо, когда мне было два. Она работала медсестрой в больнице. В педиатрическом отделен… – Я вижу, как у Элис глаза расширяются.

– Медсестра в педиатрии. – Она качает головой. – Это тяжелая работа. Должно быть, она была замечательным человеком.

Меня радует, что Элис хорошо отзывается о моей маме.

– Она любила работу бо́льшую часть времени. Говорила, что ей никогда не приходится задаваться вопросом, делает ли ее работа мир лучше.

Бабушка Элис кладет свою руку на мою.

– Это замечательно, Рейчел. Немногие могут сказать подобное. Однако она, вероятно, видела много грустного.

Это правда.

– Однажды няня привела меня в больницу, потому что мы с мамой собирались куда-то вместе. Пока я ждала, то видела, как мама дала белую тарелку плачущей женщине. – Я сглатываю. – Когда ребенок умирал в больнице, в обязанности моей мамы входило делать гипсовый слепок… – Я поднимаю руки с растопыренными пальцами.

Элис вытирает глаза.

– На ее похоронах было около сотни медсестер, – говорю я, пока мастер трет мои ноги полотенцем.

– Конечно, было не просто, – говорит Элис. – Матери-одиночке.

– Если бы она не заболела… – Я не могу больше говорить о маме. – Я поступила в подготовительную школу Клэйборна.

– Гены матери, – говорит Элис тихо. – Она так и не вышла замуж?

– Нет. – Очевидно, оба моих родителя всегда были холосты.