Чжан Цзе - Тяжелые крылья

Новое всегда сменяет старое. Так и в природе наступает осень, листья на деревьях становятся желтыми, сохнут и в конце концов опадают. Но снова приходит весна, пробиваются свежие побеги, появляются зеленые листья — на том же дереве, только не обязательно на тех же ветках.

Ван Фанлян усмехнулся. По его мнению, слова Чжэн Цзыюня отдавали риторикой, были слишком книжными. Ему бы в Академии наук работать, а не в министерстве. Реформа, конечно, вещь необходимая, но, с другой стороны, дела таких «западников», как Чжэн Цзыюнь, безнадежны — это уже доказала сама история Китая. Наверное, Чжэн плохо разобрался в китайском национальном характере. На подготовку своей речи он, видимо, потратил немало времени; не лучше ли было употребить это время на изучение истории? Браться за большое дело без учета исторического опыта страны просто глупо. Китайцы, начиная по крайней мере с династии Хань [32] II в. до н. э. — II в. н. э. , ценили земледелие, презирали торговлю и за деревьями не видели леса. Да, спираль сделала новый виток. Отрицание отрицания. Заложенная в генах всей нации и передаваемая по наследству психология мелкого крестьянина.

В министерстве все считают Вана человеком Чжэна. Но разве он уступает Чжэн Цзыюню в энергии, таланте? Ван Фанлян поддерживает реформу, и только поэтому он в одной упряжке с Чжэн Цзыюнем…

Юаньюань еще никогда не видела своего отца таким деятельным и никогда не думала, что его работа наполнена таким глубоким общественным содержанием. Поначалу она считала, что от этого симпозиума не будет большого проку: ну опять примут очередное решение, которое ни во что не выльется. Будут выступать, говорить речи, проникнутые духом разных важных документов. И потом все эти бесконечные процедуры: повестки дня, регламенты, голосования… Она судила об отце в основном по тому, каким видела его дома. Там он казался ей обычным пожилым человеком, занимающим довольно высокое общественное положение, который озабочен возложенной на него ответственностью и не привык быть ни перед кем в долгу. Правда, вчера вечером, когда все уже легли, он вдруг выбежал из своей комнаты и поспешно побежал вниз по лестнице, успев сказать, что он слышал, как кричала женщина — наверное, на нее напали хулиганы. Никакого оружия у него не было. Каким образом он собирался сладить с хулиганами? Или он думал, что стоит ему пошевелить пальцем, и они исчезнут? К счастью, отец вскоре вернулся. Оказалось, что ничего не произошло, — ему просто послышалось.

Ся Чжуюнь очень смеялась: «Не иначе как эта женщина позвала тебя на свидание! То-то ты так разбежался…» Он вдруг вспылил: «Не могу понять, что ты за человек, а ведь уже не девочка!» — Он так хлопнул дверью своей комнаты, что стены затряслись и посыпалась штукатурка.

Ся Чжуюнь потом стояла у его двери, стучалась, кричала и перебудила весь дом.

Во время «культурной революции» их няню забрали цзаофани, мама и отец пропадали на работе, так что хозяйством в доме пришлось заниматься Фанфан — старшей сестре Юаньюань. Однажды на праздник она купила живую курицу. Нужно было ее зарезать, и Фанфан решила сделать это сама. Взяла тупой и ржавый нож для резки овощей, схватила курицу и, зажмурив глаза, полоснула птицу ножом по шее. Курица тут же вырвалась и как сумасшедшая стала бегать и летать по двору. Она явно не собиралась умирать. Девочки помчались в дом и закрыли все двери и окна, боясь, что курица заберется внутрь. Тогда Чжэн Цзыюнь взял опасную бритву, поймал курицу, крепко сжал ей шею и быстрым движением отсек голову, так что и крови не показалось. На лице его было странное выражение, как будто он что-то усилием воли подавил в себе. Напряжение, с которым он убивал, а затем разделывал курицу, могло показаться смешным. Но Юаньюань не смеялась — это была все-таки смерть, над которой нельзя смеяться.

А еще в те времена, когда им приходилось хозяйничать самим, отец как-то показал ей в кухне банку и сказал:

— Видишь? В этой банке стиральный порошок. Не вздумай принять его за соль!

Но в один прекрасный день он жарил овощи, не успевая их мыть, резать, поливать маслом, и в конце концов посолил как раз из той банки. Потом, будто присутствуя при испытаниях новой заводской машины, заложил руки за спину и спросил:

— А почему они пенятся, откуда пена? Или они всегда пенятся после того, как посолишь?

И все-таки он не убрал эту злосчастную банку, да и другие не решались к ней прикоснуться.

Юаньюань испытывала некоторое беспокойство: до конца ли она понимает своего отца? Только здесь, на симпозиуме, она увидела его в истинном свете — горячим, ищущим, упорным. Девушка повернулась к Е Чжицю, глаза которой восторженно блестели за стеклами очков. Та почувствовала, что Юаньюань смотрит на нее, и повернулась.