Чжан Цзе - Тяжелые крылья

— Мо Чжэн был воришкой, залезал в магазин. Он приемыш твоей милейшей Е Чжицю! — объявила она таким тоном, как будто наконец одержала победу.

Е Чжицю тоже стала «его». Чжэн Цзыюнь нахмурился. Он всегда, как мог, избегал ссор с женой, но сейчас, видать, положение и впрямь серьезное. Отношения между Юаньюань и Мо Чжэном, демонстрируемые на карточках, для него были менее неожиданными, чем для матери. Раньше дочь уже говорила ему об этом не то в шутку, не то всерьез.

Он в тот вечер долго не мог заснуть. Лежал, глядя во тьму и слушая, как четко пульсирует в висках. Беспокойно ворочался, как бывает с теми, кто уже доведен нескончаемыми проблемами до предела физических и духовных сил и мечтает хоть о минуте покоя. Руками обхватывал голову, затыкал уши, досадуя, что не может забиться в тихий угол. Все было напрасно. Пытался найти хоть какой-то иной звук, который бы заглушил это неотступное, монотонное, изнуряющее биение. Напряженно вслушивался в тишину. Принимался считать: «Раз, два, три, четыре…» Делал дыхательную гимнастику. Но все без толку — ни малейшего облегчения.

Наконец он услышал, как в двери повернулся ключ. Юаньюань пришла! Чжэн соскочил с кровати и распахнул дверь комнаты. Хорошо же он выглядел, наверное: пижама измята, седые волосы растрепаны, на себя накинул что под руку подвернулось. Жалкий, прямо нищенский вид.

Выражение лица застигнутой врасплох дочери сразу же изменилось, как будто она получила приказ к бою. Юаньюань была готова мгновенно отразить любой упрек или вопрос отца.

— Ты ужинала? У нас сегодня соленые утиные ножки, — проговорил Чжэн Цзыюнь с какой-то заискивающей улыбкой. Он знал, что это любимое блюдо дочери, и надеялся задержать ее хоть на пять минут, терзаемый страхом, что она мигом скроется в своей комнате.

— Правда?! — вскинула она брови. Эти угольно-черные брови были словно перепечатаны с лица Чжэн Цзыюня на копировальной машине. Каждый раз, когда он смотрел на дочь, он точно видел самого себя в молодости. В душе тотчас рождалась грусть о безвозвратно ушедших годах, печаль от прикосновения к вечности.

Юаньюань сняла с плеча и повесила на вешалку парусиновый вещевой мешок, в который можно было вместить цзиней двадцать риса. Чжэн Цзыюня разобрало любопытство: такой большущий мешок каждый день набит под завязку; интересно, что можно в нем носить?

Он смотрел, как она снимает с ног туфли на высоком каблуке, надевает шлепанцы, моет руки. Затем прошел за ней на кухню. Юаньюань открыла буфет и, поискав глазами, достала большую чашку с утиными ножками. Со словами «Вообще-то я уже ужинала» взяла одну ножку и начала жевать. Ногой выдвинула табуретку из-под стола, подтолкнула к отцу, затем выдвинула себе. Они сели.

— Мама, опять меня ругала? — спросила небрежно, выплюнув косточку.

— Нет.

Она чуть скривила губы. Мол, можешь не говорить, сама знаю. Есть больше не стала. Обсосала по очереди все пальцы правой руки.

— Папа, если я полюблю кого-нибудь, ты поверишь, что я полюбила достойного человека?

Вот это сюрприз! Чжэн совсем не готов был разговаривать на такие серьезные темы. Странные, с подковыркой вопросы дочери не раз приводили его в замешательство. Разумеется, нынешняя молодежь умна, но у нее есть и свой недостаток. И в общении, и в делах форма часто преобладает над содержанием.

Чжэн Цзыюнь хотел верить Юаньюань. Она уже не ребенок, легкомысленно относящийся к жизни, и психологически созрела довольно рано, хотя внешне производит впечатление инфантильной. Но ему не хотелось сейчас толковать об этом, тем более что дело касалось счастья всей жизни дочери. А что, если она чересчур поддается чувствам? Любовь — дело такое… кто может ручаться, что она всегда будет спокойной, согласной с устоями?

— Юаньюань! Отвечать на такой вопрос — что загадку разгадывать. Ты же знаешь, я не умею судить, исходя из предположений. Может быть, тебе кажется, что я слишком уж приземлен. Ну что ж, нас одна эпоха сформировала, а вас другая. У меня — работа в подполье, затем хоздеятельность… Слишком мало фантазий, слишком много реальных дел. Так что придется тебе рассказать, что это за человек. Я не могу наобум судить, кто хорош, а кто нет. А что, у тебя в самом деле уже есть кто-то?

Юаньюань расплылась в улыбке:

— Пока нет, но когда-нибудь будет.

— Ты расскажешь мне? — Он буквально молил ее, чувствуя себя безоружным перед своей любимицей.

— Конечно. — Дочь поднялась и чмокнула его в лоб. Она пахла солеными утиными ножками. — Папка, ты очень хороший! Ты мой самый лучший друг!