Сэнди Тейлор - Сбежавшие сестры

– Нелл и тетушке Тете нужно поговорить о своем, о женском.

– Ну ладно, – сдалась Олив.

Я проводила их озадаченным взглядом, понятия не имея, о чем таком «женском» нам нужно поговорить.

Тетя Бет взяла меня за руку.

– Давай пройдемся, Нелл, – предложила она.

Теперь меня охватил страх. Я поняла: что-то здесь не так.

– Что-то случилось, да? – спросила я.

– Мне пришло письмо от твоей мамы, Нелл.

– Что-то с Фредди?

– Нет, милая.

– Тони?

Она покачала головой:

– Боюсь, дело в твоем отце.

Я почувствовала, как тошнота подкатывает к горлу.

– Он ведь не погиб? Мой папа жив?

– Он пропал без вести, Нелл.

– Что это значит?

– Что никто не знает, где он. – Тетя Бет сжала мои руки в своих. – Это вовсе не значит, что он погиб.

– Тогда где же он, черт возьми?!

– Может, ранен, лежит где-нибудь в госпитале. На войне многие пропадают без вести, но в итоге им удается благополучно добраться домой.

Слезы покатились по моему лицу.

– Он не умер. Я бы почувствовала, если бы он умер.

Тетя Бет достала из кармана носовой платок и осторожно вытерла мне щеки.

– Вот почему твоя мама боится уезжать из Лондона. Она хочет быть там, когда он вернется.

– Значит, мама утаила от меня правду?

– Думаю, она не хотела, чтобы ты расстраивалась.

– Да, это похоже на нее. Тетя Бет…

– Да, милая?

– Обещайте, что не скажете Олив.

– Конечно, милая.

– Она еще слишком мала для таких новостей.

– Не хочешь сходить в церковь и поставить свечку за его здоровье?

Я кивнула, и мы зашагали в сторону часовни.

Внутри было прохладно: теплое солнце проникало в церковь только сквозь высокое окно над алтарем. Тетя Бет встала на колени и сложила руки в молитвенном жесте. Я опустилась на колени рядом с ней, но молитва не шла на ум. Мысли смешались. Мама часто молилась святому Антонию, к которому обращались за помощью в поиске утраченного. Однажды мы потеряли ботиночек Олив, и ей не в чем было идти в школу. Тогда мы помолились святому Антонию, и ботинок нашелся под кроватью, а потом мы сходили в церковь и зажгли свечу перед его статуей в благодарность за помощь. По словам мамы, если вещь потерялась, это вовсе не значит, что она утрачена навсегда. Она просто лежит где-то и ждет, пока ты ее отыщешь. И вот теперь я должна найти его – моего папу. Я обязана это сделать, вот только где же его искать? Я никак не могла сообразить. Может, он в Германии? Может, нужно искать там? Мне захотелось помчаться туда и обыскать каждый клочок чужой земли, чтобы найти его и вернуть домой. Может, его корабль затонул и папа остался один посреди огромного серого океана? Он мог быть где угодно, но в одном я не сомневалась: папа не погиб. Я бы почувствовала, если бы его не стало. Так я сказала Лотти и теперь продолжала в это верить. Если бы папа погиб, вместе с ним умерло бы что-то у меня внутри. Но этого до сих пор не произошло, а значит, он жив и вернется домой.

Мы приехали в Гленгарит весной, а теперь был уже декабрь, и все с нетерпением ждали Рождества. Пруд замерз, и некоторые смельчаки с удовольствием катались по льду. Герринт и другие мальчишки звали нас с Лотти присоединиться к ним. Я была бы рада, но опасалась, что Олив последует моему примеру и с ней что-нибудь случится, если вдруг треснет лед. Я видела, что Лотти тоже очень хочет пойти с ними, но понимает мои опасения. Так что мы смотрели на веселье с берега. Мы с Лотти очень сдружились, ну а мальчишки стали друзьями нам обеим. Мы одолжили у местных старые велосипеды и гоняли по дорогам вокруг деревни. До осени мы плавали в ледяных речушках, исходили все окрестные поля и дошли до леса, который было видно из нашего сада. Мы пили вкуснейшие молочные коктейли на заднем дворе пекарни миссис Эванс, а по субботам ходили в деревенский клуб и слушали пластинки на проигрывателе, который принес дядя Дилан.

В Бермондси моей единственной близкой подругой была Анджела, но теперь я впервые в жизни стала частью целой компании своих ровесников и была в восторге от происходящего. Мне безумно нравилась такая жизнь. Я понимала, что однажды мне придется уехать отсюда, но пока это чудесное место было моим домом, и я не желала терять ни минуты.

Я скучала по семье, но иногда, глядя на покрытые снегом холмы, чувствовала, что могла бы остаться здесь навсегда. Мне все здесь нравилось: и дом, и часовня, в которую мы с Олив так и прокрадывались, пока дьявол не видит. Я с восторгом наблюдала смену времен года, которой толком не замечала в Бермондси. Там смог часто смешивался с туманом, поднимавшимся от реки, и почти полностью заслонял солнце, а небо вечно казалось серым. Не было цветов, которые напомнили бы о начале весны, не было желтеющих по осени листьев, которые осыпались бы на землю и шуршали под ногами. Ну а летом стояла просто ужасная духота. В нашей квартире было всего одно окно, и временами становилось нечем дышать. Казалось, что воздух просто не может проникнуть в этот тесный лабиринт из высоких зданий. Пот стекал по спинам полураздетых грузчиков, таскавших тяжелые мешки на баржи. В карманах у рабочих лежали старые лоскуты ткани, чтобы вытирать лицо. Некоторые повязывали эти тряпки на головы, становясь похожими на пиратов. В жару люди чаще злились друг на друга. Детей чаще лупили, мужей чаще пилили. Все ругались больше, чем обычно. Летом в Бермондси можно было услышать кучу бранных слов.