Сергей Решетников - Не в деньгах счастье

— Пацаны, мне только галстук бабочкой нужен.

— Ничего себе, разнесло тебя, Соленый. Может тебе еще фрак подавай, — начал было возмущаться Валерий Михайлович.

— Блин, а че такое фрак, поясни, шеф.

— Фрак это типа клифт ( прим. пиджак), только сзади у него разрез и две такие полы, ну типа как хвост у пингвина, — пояснил наш многоопытный товарищ.

— Не, хвост мне пингвиний не нужен.

— А почему тебе, Соленый, обычный, к примеру, итальянский галстук не катит? — заинтересовался я.

— Понимаешь, Серега, обычный галстук он как удавка. А я от мыслей об удавке часто просыпаюсь и потом всю ночь уснуть не могу. Я раньше пацанам об этом не говорил, но думаю настало время открыться. Когда мне на тюремной больничке руку зашили, там, вены починили и все такое прочее, меня в обычную камеру «Белого лебедя» перевели. А там стукач один кантовался. Он, козлина, ментам продался. Любые показания по их требованию на нормальных пацанов давал. Оговаривал всех подряд. Да и в одном деле этот козел мог сильно навредить, знал шибко много. Но пока, до поры до времени, молчал, у самого все рыло было в пуху. Так, с воли малява ( прим. письмо) пришла. Предписывалось замочить суку. Поручили мне. С одной стороны, проверяли, наверное, с другой — уважали. Да еще и потому что я откинуться должен назавтра за недоказанностью обвинения. Думать некогда, времени нет. Я как вспомню тех гадов из пресхаты, так по коже мурашки бегут. Эта скотина тоже из той масти холуев ментовских. Короче, ночью я сделал типа галстука из рукавов его же рубахи и спящему гаду за его шею привязал в чуть приподнятом над кроватью состоянии, а другой конец «галстука» к шконке второго этажа ( прим. двухъярусной кровати) прикрепил. Потом дал ему по башке слегка. Он вырубился, осел, петля затянулась и… кранты стукачу. Утром хипеж ( прим. крик, скандал, шум) поднялся. Но меня никто из сокамерников не заложил. Дело списали на суицид. Типа совесть замучила зэка, был раньше нормальным пацаном, а потом скурвился, вот и порешил сам себя с горя за утраченную воровскую честь. После этого у меня к галстукам…

— Ясно откуда у Соленого туманная пелена на глазах, — подумал я, а вслух сказал, — надо бы нашему Соленому в церковь сходить, попросить у Бога отпущения грехов, исповедаться.

— Кувалда, возьми бабок, свозишь Соленого к попам. Дашь им там штуку баксов типа на ремонт храма, тоси-боси, хрен на тросе. Пусть они песни попоют за нашего Костю Харитонова.

— Шеф, ты че? Они ведь песни-то не поют.

— А че они там делают, пляшут что ли?

— Нет, они молитвы читают и службы ведут.

— Вот пусть не в службу, а в дружбу попоют.

— Лады. Я скажу отцу Дионисию, чтоб спел.

— И грехи пусть отпустит пацану нашему.

— Лады. Как скажешь шеф. Базара нет.

— Соленый, — вклиниваюсь в разговор я, — за какие коврижки ты хочешь участвовать в нашем научном эксперименте?

— В прошлый раз за выполнение задания мне из общака купили отдельную квартиру. Раньше я скитался, почти как бомж… А сейчас охота дачу справить на берегу Иркутского водохранилища или на Байкале. Понимаешь, я в тюряге сидел под следствием ни за что. Но вернулся оттуда, подхватив кое что…

— Ты че, триппер поймал, что ли, или сифон? — не на шутку испугался Валерий Михайлович.

— Не, где там триппер найдешь? Туберкулез я подцепил. Врачи прописали дышать лесным, хвойным воздухом.

Валерий Михайлович вопросительно глянул на меня.

— Соленый, благополучное завершение дела позволит нам, не залезая в общак, а на свои прикупить тебе дачу. Это однозначно. Но если что-то пойдет не так, ты можешь загреметь на зону. Наверное, лет на пять. Это надо осознавать, — включаюсь в разговор с разъяснениями я.

— Понимаешь, Серега, ой, Сергей Алексеевич, если я буду работать рядовым рабочим, моя зарплата в лучшем случае будет составлять двадцать пять тысяч рублей в месяц. Если экономить на еде, бросить пить и курить, то ежемесячно можно откладывать тыщи по две. На приобретение дачи при таком раскладе скопится эдак лет через сто. А так я отсижу пять лет и буду отдыхать на своей фазенде в сосновом лесу. Арифметика простая. В зоне-то меня с общака не снимут. Я же ваш, подогревать будут. Да шапиры, наши адвокаты, по половинке меня через суд вытаскивать будут. Я все это понимаю и нисколько не боюсь рисковать, тем более с вами — уважаемыми людьми. А на даче я раны свои душевные лечить буду одиночеством.

— Ты от тюрьмы душой отойти не можешь, что ли? — спрашивает Соленого Валерий Михайлович. — Так удавить крысу-радиста дело правильное.