Антон Евтушенко - Симптом страха

Проскочив створки автоматического терминала, Хитоси выбежал на перрон как раз в тот момент, когда машинист перевёл рукоятку контроллера на первую позицию и почувствовал натяжение между автосцепками локомотива и первого вагона. Хитоси этого почувствовать не мог, но видел, как бесшумно схлопываются дверные створки. Двери уже были закрыты, но у опоздавшего было несколько секунд для срабатывания кнопки их принудительного открывания. За эти несколько секунд он ещё мог успеть заскочить в последний вагон. Машинист перевёл рукоятку на следующую позицию, увеличивая ток тяговых двигателей, и все восемь вагонов осторожно, медленно потянулись вслед за головным — поезд тронулся, и Хитоси побежал. Портфель, раздув кожаные бока, неприятно колотил по бёдрам. Кроме сандвича на перекус, в нём болтались пара книжек и начатая рукопись. От бега и тряски очки сползли по крыльям носа, как салазки по снежной горке. Семеня за составом, отходящим со скоростью бегущего трусцой легкоатлета, Хитоси то и дело поправлял очки в роговой оправе тыльной стороной ладони, подумывая, что не мешало бы позаботиться о собственном здоровье и начать бегать по утрам. Живот и второй подбородок предательски росли, каждое утро напоминая в зеркале, что он не уделяет своему дряхлеющему телу должного внимания.

Рука ухватила поручень, нога почувствовала крепкую подножку. Хитоси подтянулся и фалангой пальца пощёлкал по кнопке. Кнопка категорично загорелась красным. От напряжения пальцы рук дрожали. Не спрыгивать же, в самом деле, когда отвоёвана подножка и оставалось только и всего — попасть внутрь. Вцепившись зубами в портфель, чтобы освободить руки, нечеловеческим усилием он разъединил двери, втягивая тело в тамбур. Как раз вовремя, чтобы проскочить отбойник короткого перрона. Станционная платформа осталась позади, и синкансэн, уже скованный паутинкой города, неспешно повёл локомотив к конечной остановке.

Знакомый чесночный дух сурьмяного антисептика горчил. Пропитанные им шпалы и опоры контактной сети под растопленным июльским солнцем очень быстро начинали отзываться горечью, маркируя железную дорогу полосою отчуждения. Этот запах, успокаивая учащённое сердцебиение и сбившееся от бега дыхание, Хитоси вдыхал с мучительно-тоскливым наслаждением. Он напоминал ему о Ниигате. Жаркий летом, холодный зимой, он был прекрасен в любое время года, потому что Игараси в этом городе родился, там он мужал и рос. В один не самый лучший день родные края стали для семнадцатилетнего Хитоси такой же зоной отчуждения. До этого дня мальчику о доме напоминали мангры, они благоухали густо с июля по ноябрь. Зима неизменно разила птичьими гнездовьями и солью озера Хё, на которое отец с сыном выбирался раз в неделю посмотреть на токующих сибирских лебедей. Пик брачного сезона приходился на декабрь, и именно тогда брачующихся лебедей становилось так много, что озеро словно закутывалось в пуховую перину.

Январь и февраль традиционно щипали морозом и пахли, как и положено, снегом и зимой. Тогда семья выезжала на склоны горнолыжного курорта, предпочитая традиционным лыжам и конькам модный в американских штатах сноуборд, откуда частенько приезжали их навещать кузен с кузиной по линии отца. Весна и начало лета всегда пахли тюльпановыми фермами и магазинами цветов, хотя, конечно, на самом деле, всё было как раз наоборот. Каждый месяц имел свой неизбывный флористический мотив: тюльпана и форзиции — в конце марта, тюльпана и цветущей сакуры — в начале апреля, тюльпана и ириса — в середине мая, гортензии — весь июнь. Именно в том памятном месяце цветущих гортензий всё изменилось. Прежде изменился запах, он и стал предвестником большой беды.

По словам очевидцев, многие в тот день ощущали сероводородные выдохи Земли, но загадки обоняния были разгаданы слишком поздно, когда стрелки сейсмописцев чуть заволновались, фиксируя первый толчок магнитудой в два балла. Следующий — шестибалльный — следом, оборвал провода электрических коммуникаций где-то в окраинных кварталах города. Землетрясение не было столь разрушительным для Ниигаты, его эпицентр лежал севернее, где-то в море. Но пожары из-за многочисленных протечек нефтеналивных портовых терминалов обступили город плотным кольцом. Для тушения сырой нефти пожарные расчёты использовали химическую пену с крепким чесночным запахом сурьмы, волнительным по своей природе и специфике. Он пришёл на смену нефтяному чаду, копоти и удушающему смраду.