Мортен А Стрёкснес - Времена моря, или Как мы ловили вот такенную акулу с вот такусенькой надувной лодки

Как-то на Транёйе, на одном банкете в честь художников, Хуго усадили за стол напротив самого Деррика – Хорста Тапперта: у этого немецкого “любителя Норвегии” был домик на острове. Хуго счел немца довольно любопытной и галантной личностью. Ну да, совсем не то, что Деррик, ехидно вставляю я. Этот-то вечно балансирует на грани между мещанскими нравоучениями и презрительным высокомерием, разговаривая через губу даже с сослуживцами. Стелется перед всяким аристократом, а всякого итальянца с порога принимает за жулика. За 281 серию у него было два романа. Обе женщины скоропостижно и бесследно исчезают. Что с ними сталось, бог весть, но думаю, тут не обошлось без Деррика. Я говорю это просто так, чтобы подначить Хуго. Погода меж тем потихоньку портится, в поселках даже дали штормовое предупреждение .

На следующий день, сидя в гостиной у Хуго, я спешно дописываю срочный материал. Хуго в соседней комнате пишет картину на заказ: знаменитый вид трех нюкенов – скалистых утесов, образующих горную гряду острова Рёст. Хуго должен был отдать картину еще несколько месяцев назад, и, согласно договоренности, на днях должен заехать знакомый с Рёста, чтобы забрать полотно. Заказчик, родом из тех мест, хочет повесить его в гостиной. В живописи Хуго, как мы знаем, далек от реализма, зато, близко зная заказчика, пытается изобразить хотя бы приблизительное сходство.

Дело у Хуго идет со скрипом – симметрия утесов так идеальна, что даже слишком. Два утеса, стоящие ближе друг к другу, часто сравнивают с женской грудью. Поодаль стоит третий, чуть острее. На эскизах все это смотрится как-то лубочно. К тому же свет там все время играет и сложно поймать момент, когда солнечные блики, отразившись от воды, подсвечивают горное подножие. Хуго трет и подчищает, пытаясь тоньше показать тени и оттенки. Если вечером картина выглядит еще более-менее, то дневное освещение делает изображение двухмерным и плоским, скрадывая всю глубину. Не успел я войти, как Хуго спросил, что я думаю о картине, и был очень рад, когда я подтвердил его собственное впечатление. Конечно, сказал я, я не могу указать на конкретные огрехи, просто чувствую, что нарисовано хуже обычного – словно вообще какой-то любитель малевал, в первый раз со мной такое.

– Именно! Класс! Так и есть! – искренне воскликнул Хуго, не чувствуя моей подколки, зато лучше моего видя все слабости картины.

Идеальные горные вершины, бок о бок стоящие посреди чиста моря; порой естественная красота природы кажется нам слишком неестественной. Горизонт стремится в бесконечность, а значит, требуется создать иллюзию бесконечной глубины небес, отчего полотно невольно наполняется религиозными смыслами, а если еще и пережать… Я хорошо понимаю, отчего так мучится Хуго.

А вот зачем при этом радио врубать на всю катушку, не понимаю. И каждый раз, стоит Хуго отлучиться, сбавляю громкость – просто невозможно работать с таким шумовым фоном, когда за стеной вечно бубнят какие-то новости, разбавленные замшелыми шлягерами да северно-норвежским фольклором. Короче, у меня тоже есть крайний срок, вернее: у меня был крайний срок, а теперь я работаю сверхурочно, чтобы успеть отдать материал в печать. Неужели так сложно надеть наушники, те самые, которые ты, мил человек, до этого почти не снимал? Наверняка валяются где-то во дворе.

Он у себя дома, я – в гостях, скажете вы. Да, но я не только гость, а еще и друг. И теперь, когда мне кровь из носу надо выдать на-гора текст, не вправе ли я ожидать к себе отношения не как к гостю, но как к другу, оказавшемуся в отчаянном цейтноте? И я вижу, что он видит, что действует мне на нервы. Как красная тряпка… или, может, для него это просто удобный способ отвлечься от собственных мучений с пейзажем – может, заколебался он уже писать эти нюкены на Рёсте – да и то не столько писать, сколько подтирать? Что ж, допустим, включить фоном пустопорожнюю болтовню – это часть его творческого метода, по крайней мере на этом этапе работы. Допустим, именно этот отвлекающий шум позволяет ему отключиться от всех остальных помех.

Но стоит ему выйти, я стремглав кидаюсь к радиоприемнику и выкручиваю тумблер практически до шепота. Воротившись, он, естественно, замечает перемену и снова врубает на полную. Понятное дело, назревает скандал, которого мне крайне хотелось бы избежать, но что поделаешь? – радио совершенно не дает сосредоточиться – я тупо сижу, не написав и двух строчек.

Я боюсь, как бы не нарваться на “беседу по душам”: тогда уж точно прощай всякая концентрация, которая мне нужна позарез. А потому всячески пытаюсь отгородиться: сижу, отвернувшись, словно глухая креветка. Не реагирую, когда Хуго говорит, и надеюсь, что мой затылок достаточно красноречиво советует ему воздержаться от общения со мной. Это рискованная тактика: ситуация может накалиться еще сильнее. А ведь, казалось бы, в нашем распоряжении дом в две тысячи квадратов: можно разбрестись и не надоедать друг другу. Однако мне нужен интернет, чтобы проверить несколько фактов, прежде чем я отправлю материал, а доступ к нему есть только в гостиной. К тому же, будто дразня нас, под ярким солнцем блещут мерные протяжные волны. Чем уныло торчать тут, зашиваясь со сроками, давно бы уже свинтили на рыбалку. Да где наша лодка?!