Мортен А Стрёкснес - Времена моря, или Как мы ловили вот такенную акулу с вот такусенькой надувной лодки

За ужином, уплетая жареного палтуса, которого Хуго поймал на удочку в Стейгене, хозяин демонстрирует мне новое чудо техники. Метте подарила ему удочку, снабженную мощной японской катушкой с переключателем скоростей. Сразу после ужина и пойдем ее опробовать. Я захватил с собой рыболовную разгрузку из ремешков и карабинов – в таких жилетах рыбаки на Бермудах ловят парусника и рыбу-меч.

Раньше мы ловили на толстый линь длиной в четыреста метров: весит такая веревка немало и с трудом помещается в крупной полубочке. Теперь наша снасть представляет собой веревочку не толще суровой нитки – на нее мы будем тащить гренландца весом с добрую тонну. Новейшая технология: тонкая желтая нить обладает всеми свойствами паутины. На вид правда хлипковата. Но только на вид. Уж поверьте.

А назавтра с самого утра на море и на землю жирным киселем ложится серая мгла. Осъюрдгорден дремлет в широких объятьях тишины. Туман приглушает все звуки, но тем, что все же достигают человеческого уха, внимаешь особенно чутко. Слух будто перерождается в еще один вид обоняния.

Море, придавленное туманной периной, впитывает не только звуки, но и саму тишину. С Эллингсенского рыбозавода, который на той стороне залива, до меня доносится шум то ли вентилятора, то ли установки, которого я не примечал прежде.

Три часа погодя туман рассеивается. Серые, низко нависшие слоистые облака начинают тлеть, окрашиваясь в желтушный тон. Вскоре, прорвавшись сквозь их пелену, выглядывает солнце; тогда мы собираемся и, шипящей волной возмущая сонные воды, пускаемся в путь мимо Скровского маяка и Флесы. Сегодня у нас не наживка, а сплошной деликатес. Не хуже того хайлендского бычка, на которого мы ловили в первый раз. Полбочонка тресковой печени за зиму дозрело хоть куда. Наверху плавает несколько литров чистого масла. Оно пойдет на краски. На дне же лоснится коричневая вонючая жижа. Это печеночный шлам – жир практически в чистом виде: на него-то в старину и ловили гренландскую акулы рыбаки, в том числе дед Хуго. Пованивает шлам прилично, но все же не так однообразно, как хайлендский бычок, – тот просто разил мертвечиной. Мы опускаем в воду малярное ведро шлама. Там на дне эта “вонючая бомба” сработает, рассылая свои ароматы на мили кругом.

Сперва методом триангуляции определяем наше местоположение, взяв за основу известные координаты наземных объектов (GPS-навигатор у нас тоже имеется, да он напичкан таким пугающим количеством функций, что ни у меня, ни у Хуго не возникает желания довериться ему), после чего я забрасываю малярное ведро. В крышке его мы понаделали дыр, а впрочем, она и так держится на честном слове, так что, оказавшись на дне, содержимое просто выплеснется наружу. Где уже поджидает гренландец.

Можно ли представить, каково оно – жить жизнью акулы? Со всех сторон объятая водой и мраком, она особо не замечает ни того, ни другого – ей даже неведомо, что может быть иначе. Точно так же и мы, дыша воздухом, окружающим наше тело, не обращаем на него никакого внимания, воспринимая как данность. Холодный сумрак глубин – стихия акулы, там она кружит, медленно и бесшумно, мясная махина, пропитанная ядом – с отравленной ворванью, кровью, печенью; полуслепая – из продырявленных глазных яблок ее свисают паразиты – длинные черви. Ее единственные потребности – поддерживать свое существование и обеспечивать продление рода. Она не знает ни радости, ни печали и едва ли чувствует боль. Всякий раз, пожирая тюленя либо забуриваясь рылом в мертвого кита, она, вероятно, испытывает чувство какого-то безотчетного удовлетворения оттого, что обеспечила себе существование еще на месяц. И дальнейшая ее забота в этом мире сводится лишь к одному: поддерживать свой механизм в исправности до следующего приема пищи. Она интересуется только теми живыми организмами, которыми питается. Если не считать спаривания, когда ей надо оплодотворить яйца, но даже этот процесс не добавляет акуле ни счастья, ни нежности. Потомство ее быстренько отращивает зубищи и становится на тропу каннибальского существования еще в материнской утробе: сильнейший, сожрав всех братьев и сестер, рождается в одиночестве.

Народившись, мальки акулы не увидят свет – он лишь угадывается в блеклом сером полумраке за сотни метров над ними. Да и на что им этот свет? Они тут же принимаются рыскать в поисках, чем бы поживиться в черном безмолвии холодного одиночества. Нет смысла задаваться вопросом, зачем вообще существует эта рыба. Все живое запрограммировано на выживание. Ни один зверь не совершит самоубийства, как бы беспросветна ни была его участь Гадеса.