Геннадий Дмитриев - Графоман

Аполлинарий Кузюкин произнёс речь, которая сводилась к тому, что все авторы достойны наград, но нужно выбрать лучших, долго убеждал собравшихся в трудной и самоотверженной работе жюри, в непременном учете мнений слушателей, в том, что выбор был непростым, и прочее, и тому подобное. Вспомнил он и рассказ Василия Петровича, и, хотя ни автора, ни названия рассказа Кузюкин не упомянул, Василий Петрович понял, что речь шла именно о нем. Положительно отозвавшись о самом рассказе, Аполлинарий Семенович сказал, что тема не нова, где-то когда-то что-то подобное он уже читал. Проговорив в общей сложности минут двадцать, Аполлинарий Кузюкин, наконец, назвал победителей конкурса под аплодисменты зала.

Затем последовало награждение победителей, авторам, занявшим второе и третье место, вручили портреты Скамейкина, а лауреату подарили бронзовый бюст писателя и авторучку с золотым пером. После того, как шум восторгов и аплодисментов стих, Аполлинарий Семенович, попросил зрителей и участников конкурса не расходиться, поскольку после небольшого перерыва он проведет мастер-класс.

После того как окончился перерыв и наиболее стойкие заняли свои места, Аполлинарий Кузюкин начал читать свои стихи. Стихи Василию Петровичу понравились, но в чем именно заключался мастер-класс, он так и не понял. Василий Петрович полагал, что мастер-класс состоит в том, что на примере конкретного произведения, не обязательно своего, мастер демонстрирует применение определенных приемов литературного творчества.

Конкурс завершился, монотонный гул, состоящий из шарканья стульев, шелеста платьев, коротких, брошенных невзначай фраз, обмена мнениями и тихого топота, вместе с толпой вылился из помещения на улицу и постепенно затих. Люди, разбиваясь на мелкие группы и поодиночке, расходились, и Василий Петрович вдруг обнаружил, что остался один, никто не предложил ему продолжить обсуждение всего услышанного и увиденного где-нибудь в другом месте, никто не набивался в попутчики, да и он никому не навязывался.

Жаркий знойный день, насыщенный событиями, заканчивался, солнце ещё высоко висело над горизонтом, но лучи его уже не обжигали, как в полдень, и лишь раскаленные камни мостовых, стены и крыши домов, размягченный, плавящийся асфальт, израненный острыми каблучками дамских туфелек — всё это ещё дышало тяжёлым полуденным зноем. Идти на Парусный спуск к Ромашкину, выслушивать вновь его истории, выученные наизусть, не хотелось, и Василий Петрович решил просто прогуляться по городу, но какая-то тревожная мысль не давала ему покоя, и он никак не мог понять, что тревожит его.

Он посмотрел на небо — ни облачка, дождя, обещанного популярным метеосайтом, не предвиделось, мысли возвращались к огороду, картошку-то он полил, но всё остальное: помидоры, огурцы, кабачки — все ждали обещанного дождя. Нужно было срочно возвращаться в поселок, чтобы напоить влагой изнывающие от зноя растения, и это уже было продиктовано не мыслью «что подумают соседи», мысль эта заставляла его выполнять работы, к которым душа не лежала, но это было что-то новое, возникало чувство ответственности за то, что выращивал он на своем огороде.

Ещё одна мысль пришла к нему, он вдруг понял, что перестал быть своим для тех, кого ещё не так давно считал товарищами, поэты и писатели Понтополя ещё не стали ему чужими, но и своими уже не были. В то же время люди, с которыми он жил по соседству в далеком посёлке, своими для него никогда не станут, да он и не стремился к этому. Василий Петрович почувствовал одиночество, ему не с кем было поделиться своими мыслями, надеждами и стремлениями, переживаниями, сомнениями, радостями и печалями. Он понял, нужно возвращаться, город, который он так любил, который снился ему ночами, становился чужим, он, этот город, жил своими заботами, своими бедами, печалями и радостями, далёкими от тех забот, что мучили Василия Петровича.

Бродить по городу он не стал, сел в автобус и поехал на Парусный спуск к рыбной гавани, туда, где стоял покосившийся, подпертый четырьмя бревнами дом, дом, где ждал его старый школьный друг Володя Ромашкин.

Василий Петрович никак не мог уснуть, он ждал, когда наконец наступит утро, и чуть только рассвело, собрался, выпил чашечку кофе, попрощался с Ромашкиным и уехал. Город спал, погруженный в утреннюю полудрему, люди, в большинстве своём, нежились в постелях, иные умывались, пили кофе, они ещё не успели выйти из своих домов, чтобы ринуться в маршрутки, автобусы, троллейбусы и трамваи, запустить моторы авто и влиться в потоки машин вечно куда-то спешащих, обгоняющих друг друга. Пробок не было, дороги были пусты, и Василий Петрович быстро выехал из города. Он торопился, ехал без остановок, и, несмотря на разбитую ухабистую дорогу, подъехал к своему дому ещё до полудня.