Наталия Ким - По фактической погоде

Сюжет этот имеет две концовки. Во-первых, на отдыхе ОЖ познакомилась с милейшей семейной парой, он — отставной ракетчик, она — бывшая учительница, они давно продали хоромы в Питере, перебрались жить в южный поселок и были счастливы. ОЖ всерьез задумалась, не поступить ли ей также: своей добротной квартирой в сталинском доме она распоряжалась сама, сын давно жил за границей и ни в чем не нуждался, а дочь в ответ на высказанные планы сказала, что претендует только на гараж последнего из сожителей ОЖ, который тот ей завещал перед смертью, а так — валяй, мам, устраивай свою жизнь. И долго ли, коротко ли, ОЖ действительно переселилась туда, где «темные ночи и шашлычок под коньячок — вкусно очень», как поет нам радио «Шансон». Она, конечно, про себя повздыхала на предмет прекрасного пожилого военного ракетчика, но смирилась, что это не ее история, и продолжает дружить домами с новыми знакомыми. А во-вторых, через пару лет после переселения, она встретила на городской набережной того самого мужчину мечты, которому она писала письма. Он был не один — со старенькой мамой, которую почтительно вел под ручку, и она ему что-то раздраженно выговаривала. Этот скрипучий голос ОЖ не спутала бы ни с каким другим. И да — не было у него обручального кольца!.. ОЖ проводила их взглядом и, мысленно поблагодарив небеса за то, что они избавили ее от потенциальной свекрови в лице этой старой карги, поехала домой, там ее ждал кот Леонсио и прекрасные с любовью выращенные розы.

Жила-была в начале 90-х Одна Вдовая Пожилая Женщина, у которой был маленький аккуратный домик в деревне, родительский еще, хорошо подправленный в свое время ее мужем. Последние лет пять после смерти супруга ОЖ там жила почти круглый год, оставив городскую квартиру безмужней и беспутной дочери, которая родила не пойми от кого, ОЖ так и не добилась. Она заправляла небольшим огородом и садом, в котором росли яблоки сорта «слава победителю», «китайка» и терн. ОЖ закрывала на зиму банки с томатами, огурцами, лечо, маленькими патиссонами, варила кой-какое варенье и даже научилась делать яблочную пастилу, не белевскую, конечно, но тоже очень славную, а еще ставила терновое вино, забивала морозилку ежевикой, укропом и грибами — лисичками и «мышатами», то есть рядовками. А горькуши вымачивала в двух водах, простой и с лавровым листом, и потом солила.

Перед Новым годом ОЖ на пару дней закрывала домик и, нагруженная баулами с банками, на попутке ехала в город к своим. Дочь принимала дары как должное, не утруждая себя особо благодарностями или вопросами о материнском житье-бытье, в девять часов вечера накрывала праздничный стол, выпивала первую стопку, затем чмокала маленькую дочь в макушку, поздравляла их с матерью с новым годом — и отбывала в гости. ОЖ после боя курантов кротко мыла тарелки, укладывала спать молчаливую внучку, а утром водила ее под елку открывать подарки — пару варежек, яркую, пахнущую чем-то химически-сладким розовую китайскую собачку и чупа-чупс. Дочь являлась под вечер 1-го января, помятая и расслабленная, делала такое плавное движение головой и руками — мол, много вами благодарны, маманя, теперь свободны. ОЖ шла с пустыми кошелками на остановку автобуса и за полночь добиралась домой, грустно размышляя о том, как это вышло, что с единственной родной душой у нее совершенно не сложилось никаких отношений, кроме этих предновогодних — летом дочь держала внучку в городе или изредка уезжала с ней на дачи к разнообразным друзьям, не вдаваясь ни в какие объяснения, ее более чем устраивало отсутствие матери в собственной судьбе. ОЖ привыкла к этому раскладу, пожаловаться на жизнь было особо некому, городским подругам звонить было не с руки, для этого нужно было проситься к соседям, а у самой ОЖ телефона в домике отродясь не водилось. В деревне она, конечно, знала с детства многих, точила лясы в очереди в автолавку, ходила смотреть новости и «Поле чудес» через два дома, делилась семенами привезенных из города цветов, но никаких задушевных разговоров не вела, отговариваясь на все вопросы о дочери и внучке обычным — «здоровы, заняты».

Внезапно одним сентябрьским вечером возле домика затормозила битая иномарка, из которой вышли дочь и внучка ОЖ, а за ними неторопливым сдержанным шагом поджарый человек в спортивном костюме, темных очках и веселенькой желтой кепочке.

Дочь ОЖ была кратка: мама, это мой муж Олег, у него проблемы, так что он поживет тут у тебя какое-то время, а ты давай собирайся — у меня новая работа в Приморске, выезжаю завтра утром, за Риткой смотреть некому, на него (кивок в сторону мужа, который с интересом изучал оклеенные вырезками из журналов стены кухни) я ее оставить не могу, с собой взять тоже. Переберешься в город на пару месяцев, ну может, чуть больше. ОЖ хватала воздух ртом, как рыба, пытаясь задавать вопросы, но дочь не слушала и метала в большую клеенчатую сумку одежду ОЖ, ее косметичку с лекарствами, очки, тапки и старенький молитвослов. Внучка Ритка крепко завладела бабушкиным указательным пальцем. ОЖ еле успела проинструктировать внезапного зятя про котел и электросчетчик, как ее затолкала в машину дочь и увезла в город, выдав матери полторы тысячи долларов и несколько тысяч рублей, велела к телефону пока не подходить, а связываться если что через подругу Тамарку — она сама зайдет и все объяснит.