Совенок несчастный,
В скорлупке уже сирота,
Позабытый мамулей,
Отец угодил в зоосад.
Горемычной птахе
Хищная доля дадена.
— Да умолкни, наконец!
— Душа поет… Что не так? Эту песню еще голуби по воле разнесут, — и продолжал:
Коротка воля птичья —
Стальная, без золота, клеть
Расчертит в полоску.
Бандитские перышки —
Хищник не канарейка,
Ему не петь, а когти точить.
На первом же деле все пошло вразрез с простым и продуманным планом. Начало удалось налетчикам с севера прекрасно: ворвались в фойе банка, Феркад вырубил охрану, Ланий быстрее ветра залетел в окошко кассы. Там, угрожая острым совиным клювом, он дал перепуганной кассирше несколько дельных советов, например отпереть сейф, черт возьми, и не пытаться нажать манящую кнопку сигнализации. Феркад в это время следил за посетителями; если бы среди них оказались герои, медведю следовало предотвратить их подвиги. Повернулась ручка, всхлипнули засовы, круглая дверь хранилища откатилась в сторону, блеснуло золото. Но пока оба неопытных разбойника млели от драгоценного сияния, осмелевшая кассирша воспользовалась заветной кнопкой. Со всех стен, потолка и пола взвыли сирены, Ланий потерял контроль над собой…
Феркад невольно содрогнулся, припомнив детали кровавой резни.
— За каким чертом ты принялся валить посетителей? — раздраженно спросил он сову и выплюнул пережеванный бамбук на пол.
Ланий повернулся от окна:
— За таким чертом, что это моя натура. Я хищник.
— Непрофессионал, а не хищник! Хладнокровнее надо быть в таком-то ремесле.
— Я тебе не ящерка, чтоб быть хладнокровным. Как хочу, так и граблю, хочу — убиваю. А вот следил бы ты лучше за кнопкой тревоги, нежились бы с ломящимися от деньжищ чемоданами где-нибудь еще южнее, в тепле. Так-то, черт тебя дери!
— Не переводи стрелки, мясник недорезанный! — вскипел Феркад и хотел угрожающе встать в трехметровый свой рост, но ударился головой о потолок.
Тут же раздался другой удар, в дверь. За ним еще один. Били сильно.
— Загнали! Загнали, волки! Легавые! Поймали в сеть! — Ланий взлетел и закружился по комнате. — Ну идите сюда, все огребете!
Феркад из-под циновки достал открытку с портретом Дэн Сяопина и кинулся в уборную, где смыл карточку в унитаз. «Мировой океан один, — рассуждал он судорожно, — до Северного Ледовитого как-нибудь доплывет». Затем вернулся, дабы во всеоружии встретить незваных гостей.
Дверь распахнулась и повисла на одной петле, в квартиру ворвались двое китайцев с ружьями в руках. Феркад зарычал и широко раскинул когтистые лапы, но первый китаец выстрелил, дротик впился в шею медведя, он обмяк и рухнул на пол. Второй китаец, прицелившись, сбил кружившего Лания. Мутнеющий ум Феркада еще смог разобрать людской диалог.
— Какая здоровенная панда! — воскликнул первый китаец.
— Видно, много пережевала бамбука, — усмехнулся второй.
— А это, похоже, сова…
— Сам ты сова! Вон же черные пятна у глаз — это сорокопут. Какой же ты зоолог, когда не понимаешь таких простых понятий?
Первый китаец обиделся и замолчал. Если кому-то интересно, потом, дома, за ужином, ему в голову придет достойный дерзкий ответ на реплику напарника, но будет уже поздно.
— Псы… шелудивые… — прошептал из последних сил Ланий, лежавший рядом, и затих. Сознание Феркада замело хлопьями снега, и он увидел в сладком сне знакомые с детства льдины и двух медвежат, игравших в мяч морским зайцем.
Однако пора вернуться в сторону, куда еще верно указывает всякая намагниченная стрелка — на север. Тот, кто назвал Северной Венецией город Санкт-Петербург, никогда не был в Арктике. Вот где несчетные каналы, протоки и речки обрамляют заснеженные площади, скользкие улочки, студеные мостки и ледяные палаццо. Роль прожорливых голубей с площади Сан-Марко в высоких широтах исполняют полярные совы, окровавленными клювами роющиеся в добыче, а стаи китов косаток, рассекая волны, напевают серенады вместо гондольеров. Кстати, киты упомянуты неспроста.
Стотонный гренландский кит выбросился на льдину. О причинах, побудивших морского исполина к безрассудному акту, говорили недолго, сошлись на том, что без несчастной любви тут не обошлось. Затем у гигантского деликатеса собралось все медвежье общество. Согласно обычаю, первым к трапезе приступил старейший член общины — тридцатилетний Бенетнаш с позеленевшей от древности шерстью. Пока он жевал огромный плавник, прочие медведи затеяли светский разговор. Кохаб поспешил сообщить сородичам счастливую новость:
Читать дальше