Нина Вяха - Завещание

Когда Пентти уехал, казалось, сам дом вздохнул с облегчением. В нем и без того было тесно с Анни, Лаури, Тармо плюс Тату появлялся каждую ночь.

Но когда уехал Пентти, все сразу ощутили, что в доме стало свободнее и легче дышать.

И уже нет такой клаустрофобии.

И куда менее тягостно.

Они во всем помогали друг другу. Тармо, Лахья и Вало доили коров, а Анни и Хелми частично взяли на себя бремя забот по дому. Хелми вместе с Малышом Паси почти все время проводили в Аапаярви, пока Паси снова пребывал в загуле. Анни не спрашивала, а Хелми и не рассказывала, но Анни замечала в глазах сестры тень чего-то большего, чем обычная усталость. Однако у нее никогда не было времени поговорить с сестрой, и зачастую у Анни даже возникало чувство, что, может, это все пустяки, просто померещилось. Каждый раз, когда у нее возникало желание остановить сестру, дотронуться до ее руки и спросить, как у нее на самом деле обстоят дела, Анни говорила себе, не лучше ли просто взять и плюнуть на все, что это не ее проблемы и, вообще, какое ее дело. Между тем Малыш Паси был очень живым ребенком, еще более живым, чем его дяди и тети в том же возрасте: он повсюду лазил, невзирая на свои юные лета, и Хелми приходилось постоянно за ним присматривать.

Арто не умрет. Во всяком случае, не от ожогов, это точно. Маленькие дети, на них так быстро все заживает. И они так легко забывают.

Казалось, случившееся почти не повлияло на него. Он все еще страдал от боли, но в основном только по ночам. Куда больше его радовало то, что почти все его старшие братья и сестры собрались вокруг него и уделяли ему столько внимания, сколько ему в жизни и не снилось.

Даже Онни, который был на два года младше брата, понемногу начало утомлять, что все носились с Арто как с писаной торбой, нянчились с ним, постоянно при этом интересуясь его самочувствием. Пора было положить этому конец.

Как-то раз днем Онни примчался, истошно вопя, словно начался пожар. Он орал, что получил ожоги четвертой степени. Кожа по всему его телу отслаивалась большими кусками, и он выл как безумный, когда кто-нибудь порывался ему помочь. Оказалось, он подслушал доктора Виисенмаа, когда тот навещал Арто, и уяснил себе, что то, что случилось с его братом, очень больно, но бывает и похуже, когда человек за раз теряет всю кожу, отчего становится похожим на сосиску без шкурки.

Не пожелав мириться с тем, что ему, как самому младшему, больше не уделяют столько внимания, как раньше, и памятуя о том, как выглядели ожоги Арто, Онни содрал со всех сосисок шкурки и с помощью древесного клея приклеил их на свое тело, чтобы потом внезапно влететь и напугать всех кожей, отваливающейся большими кусками.

Шкурки от сосисок отвалились, но взамен Онни заработал сильнейшую аллергическую реакцию на клей. При этом выглядел он просто ужасно: весь красный и с невыносимым зудом по всему телу, но к счастью (или к несчастью, это как посмотреть) невредимый.

Братья и сестры смеялись над ним, и Сири смеялась вместе со всеми, когда улегся первый шок.

– Повезло, что Пентти рядом нет – его бы удар хватил, если бы он увидел, все эти пригодные для дела колбасные шкурки, которые нам теперь придется выбросить.

У Анни было как-то странно на душе. Поскольку Арто вернулся домой как раз накануне Сочельника, они с Эско успели утрясти все детали своего грандиозного замысла. Эско имел с сестрой повторный разговор вечером перед Сочельником, после чего вернулся обратно, к жене и детям. На этот раз они с Анни отправились не в гараж, а в баню, чтобы спокойно все обсудить без свидетелей. Все уже вымылись перед Рождеством, но в предбаннике до сих пор ощущалось приятное тепло, поэтому там можно было спокойно сидеть, не боясь замерзнуть.

То, что Эско рассказал о Пентти, не казалось чем-то из разряда вон выходящим. Словно этого вполне можно было ожидать. Конечно, слушать о таких вещах неприятно, но и ничего удивительного в этом тоже не было. А Эско, кажется, твердо решил купить ферму.

Анни полагала, что это неплохо. Потому как сама была не в том состоянии, чтобы всерьез заниматься делами. Именно поэтому Эско и обратился к ней. Она жила в доме, ступала по тому же полу, по той же земле, по тем же дорогам, по которым ходила всю свою жизнь, и все-таки ощущала себя здесь чужой. Словно ее мысли постоянно перескакивали на что-то иное, на жизнь ее будущих детей, к примеру.

Эско хотел, чтобы они составили план и выработали порядок действий: что, как и когда они будут делать.