Дмитрий Быков - Палоло, или Как я путешествовал

Поэтому и болезни своей, продолжавшейся потом полгода, он почти не заметил, потому что знал что-то гораздо более важное. По возвращении он слег с тяжёлой сердечной болезнью, хотя никогда ничем не болел, и когда встал на ноги, сразу ушёл на пенсию. Но это всё теперь уже было неважно. Правда и то, что у него резко поубавилось общительности – раньше в их доме постоянно были гости, теперь он предпочитает гулять один. Язык он, правда, почти забыл: зачем ему на Севере испанский язык?

А кентавра режиссёра, снявшего всё это, Испания все-таки забрала, перетянула. Так сама жизнь дописала сюда четвертую историю о кентаврах. Он начинал как замечательный документалист, снял несколько фильмов, которые наполучали международных призов, участвовал в фестивалях и уже имел подражателей. Прошло некоторое время, и не только документальное, но и игровое кино оказалось здесь никому не нужно. Тогда он уехал в Испанию.

Собираясь писать этот материал, я позвонил ему и услышал в трубке незнакомый мужской голос.

– Он в Испании, – сказали мне.

– А через недельку вернётся? – Я знал о его частых экспедициях.

– Вряд ли, – усмехнулись в трубке.

– А через месяц?

– Нет, – сказали уже посерьёзнее.

– А через год?

– Скорее всего, тоже нет, – сказали уже совсем серьёзно.

Так что некоторым кентаврам везёт.

Крошечная станция Ежиха притаилась на границе Кировской области с Горьковской; подъезжаешь к ней – один в вагоне, все сошли – кто ближе к Кирову, кто ближе к Котельничу. За окном ёлки да лужи весенние. Едешь, а названия-то, Господи, какие: тотчас следом за станцией Тужа – Советск, да рядом – Буреполом, да рядом – Разбойный Бор… Прямо перед нею, за 13 километров, – Ежуры. Откуда тут ежиное это раздолье, в самой Ежихе ни один старожил не помнит:

– Был нарком Ежов – может, от него?

– А то, может, ежи одни тут жили – вот и Ежиха?

Или тут, рядом с Вяткой, в самой что ни на есть средней самой что ни на есть России, среди вятичей и кривичей, жило некогда малорослое, добродушное, бородатое племя ёжичей – этакие русские хоббиты-язычники, лесные жители? Жили себе, поклонялись доброму лесному божеству – Ежихе, устраивали раз в год, весной, с пробуждением ежей от спячки, праздник Ежихи, подобный празднику Ярила. Наряжали самую красивую девушку в игольчатый хвойный костюм, жгли костёр на большой поляне, пели: «Ежиха, покажись, Ежиха, объявись!» И выходила Ежиха – в левой лапе деревянные грибы, в правой – раскрашенные ягоды, знаки изобилия, а левой задней ногой посылала она им верховную власть, которая до поры их не трогала. А потом прогневалась, отвернулась от нас Ежиха – вот и настала такая власть, что остались на станции три-четыре сотни дворов по обе стороны полотна, некрашеные чёрные дома да четыре каменных здания – два жилых, клуб, контора… В Ежихе четыре категории жителей – железнодорожники, «химики», работники леспромхоза и лесничества. Есть ещё школа – длинное деревянное строение, к которому слово «барак» не вполне подходит из-за весёленького его салатового цвета. Учителей не хватает, детей тоже.

– А вы к нам не учительствовать ли приехали?

– Нет, я посмотреть…

– Да что же у нас смотреть? Леспромхоз ежихинский валит и пилит лес. В основном лиственный.

Этого добра в Ежихе много, а валить и пилить некому. Живут тут всё больше старики, а молодёжь не хочет валить лес. Всё правильно. Я тоже молодёжь и тоже не хочу. Ко всему прочему платят за это под триста, много – под четыреста рублей. На железной дороге тоже работают старики. Греться они заходят в станционный домик – голубой, деревянный, с неизменною железной печкой. Рядом с Ежихой работают «химики» – добывают живицу. Хлеб в магазине бывает редко, а когда бывает, то чаще всего в виде почти сухарном. Есть зато водка и зелёные банки «Завтрак туриста». Ещё стоят пыльные стеклянные баллоны с напитком виноградно-яблочным неосветлённым – неосветлённым до такой степени, что цвет его не оставляет никаких надежд. Когда проходит через Ежиху скорый поезд и останавливается на четыре минуты, население сбегается к вагону-ресторану – оттуда нет-нет и продадут колбасу или сигареты. Кормятся ежихинцы за счёт подсобных хозяйств, но картошка в этом году уродилась плохо – ездили копать на ближнюю станцию со славным названием Пижама. Кто может – держит свиней. В каждом почти дворе сидит угрюмоватая, но незлобивая псина, лающая на приезжего больше для порядку.