Дмитрий Быков - Палоло, или Как я путешествовал

Есть государства, в которых ни одна революция не меняет ситуацию – только упрощает, опошляет её. В России, например, после семнадцатого года получилась та же империя, только для идиотов, после восемьдесят шестого – опять-таки империя, но для бандитов. Куба всегда была и при Фиделе осталась государством для пофигистов. Достаточно посмотреть, как работают кубинцы. По сравнению с ними работяги, которые забивали козла на одной из строек загнивавшего социализма, показались бы стахановцами. Удар ломом по асфальту производится примерно раз в час. Кубинская промышленность без советской поддержки совершенно зачахла, в местных магазинах решительно ничего нет. Население живёт не только за чертой бедности, но и за чертой убожества, однако ошибкой было бы думать, что его это не устраивает.

Сегодняшняя Куба, застывшая, как муха в меду, в своём сладком, текучем латиноамериканском времени, представляет собой умилительное зрелище убожества, к которому притерпелись. Гавана – город выдающейся архитектурной эклектики: на глазах ветшающие здания времён советской помощи соседствуют с окончательно уже обветшавшими зданиями дореволюционных времён. Подавляющее большинство машин на улицах – либо древние «Жигули» (в Москве нет столько «Жигулей»), либо ещё более древние американские машины, ездящие каким-то чудом.

Но надо вовсе не знать Кубы, чтобы заподозрить её население в склонности к депрессии. Идёте вы, допустим, к океану. Набережная в Гаване не ахти какая красивая, фонари на ней стоят редкие, бетонный парапет без архитектурных излишеств, вид самый промышленный, и пахнет, разумеется, морской гнилью. Вдалеке мигают огоньками маленькие плоские кораблики, над широкоэкранным океаном гаснет чрезвычайно красный, винно-густой закат, а по набережной прогуливаются – лениво, как бы фланируя, – местные жители, живущие в замедленном тропическом темпе. Они знают, что завтра будет другой день, похожий на предыдущий. В подъездах хрущоб (совершенно неотличимых от наших) сидят смуглые женщины (совершенно неотличимые от героинь мексиканских теленовелл). Иногда крупная смуглая матрона выплёскивает из окна грязно-пенную воду или прокисший суп. Мужчины покуривают в скверах или собираются в кафе, в которых даже меню не дают, поскольку в ассортименте наличествуют два блюда: свинина с бобами и свинина без бобов. Ну и ром, естественно.

Это я собственно о Кубе, а не о её туристском имидже. Для иностранцев существуют рыбные рестораны (где подаётся разнообразный sea food по довольно-таки бешеным ценам) и дискотеки, служащие в основном для сведения знакомства с женским населением. Но слухи о привлекательности кубинок значительно преувеличены – это скромный островной пиар. Кубинская любовь предназначена для моряков, авантюристов и прочих международных скитальцев, которым, чтобы возбудиться, совершенно необязательно влюбляться или даже чувствовать интерес к партнёру. Им хочется разрядки, ничего более – и чем меньше церемоний, тем лучше обеим сторонам. Дискотеки на Кубе многочисленны, громки, убоги в смысле музыкальном и необычайно дороги в смысле выпивательном, так что не давайте консумировать себя и сразу спрашивайте, где койка.

Разумеется, на Кубе существует не только продажная любовь. Любовь здесь, насколько я успел понять, второй по значению национальный спорт после переворотов, но значительно более простой и доступный. Обнимающиеся пары (обнимающиеся, впрочем, лениво и, скорее, машинально) вы можете увидеть везде: на школьном дворе во время перемены, на улице, на той же набережной или в упомянутом кафе с ромом, свининой и бобами. В старой французской комедии Бельмондо в целях маскировки изображал дауна, обременённого детьми. «Это его единственное развлечение», – поясняла жена. Видимо, здесь это тоже единственное развлечение, поскольку денег ни у кого нет, а этим иногда можно заняться бесплатно.

Не следует упускать из виду такие важные статьи туристического бизнеса, как великое прошлое и пейзажи. Из великого прошлого на Кубе наличествует Хемингуэй и всё с ним связанное. Думаю, он любил этот остров по той же причине, что и Гарсиа Маркес: за то, что остров выпал из остального мира, только тут и можно было придумать вневременную, почти библейскую притчу «Старик и море». Есть музей Хемингуэя и бар его имени, где любой турист, поверхностно знакомый с творчеством главного героя шестидесятнического мифа, может заказать себе дайкири. Ничего особенного, довольно крепко.