Борис Мирза - Девушка из разноцветных яблок

А еще я вижу, что нравлюсь ей. И это видит мой товарищ.

– Человек чувствует себя так, будто тот, кого он любил, уже убит и исчез из этого мира, а самому ему пришлось броситься с крыши замка: и он летит, летит, летит… и хочет, чтобы полет закончился, и боится разбиться о камни площади. И все летит, летит…

Мы молчим. Все так же бредем по дорожке между деревьев, в кронах которых для него, моего друга, звучит музыка. Но не для меня.

– Это как в опере. Жизнь, получается, похожа на оперу?

– Похожа, – отвечает он. И смотрит туда, вверх. Как всегда. Лицо его на мгновение преображается. Точно светится мягким светом изнутри. Из-под кожи. И он не видит ничего вокруг. Неужто за это его били одноклассники?

– Только не для меня, – говорю я, опять купаясь в собственной откровенности. – Я оперы не понимаю. Дальше «Модерн Токинг» не продвинулся. Совершенный остолоп.

– Ну зачем так? – спрашивает она и неожиданно касается моей руки. – Вы послушаете и узнаете. Пуччини – это прекрасно…

И мне очень хочется согласиться. Но я все еще лечу с крыши замка. Лечу, лечу, лечу и никак не могу упасть.

И поэтому я убираю свою руку от ее руки.

– Есть люди, – говорю я, – которые ездят в санатории и слушают оперу. А есть те, кто лежат по дурдомам и работают на заводе, за зарплату… У меня дела. Я не пойду с вами.

Только тут мой товарищ поворачивается ко мне. Видно, музыка в кронах деревьев прервалась или он, наконец, сумел сосредоточиться на земном.

– Ты что? Мы же договаривались пойти!

– Да. Но я передумал. Пойду посмотрю, не приехал ли в «Олимпийский» Томас Андерс.

– Ну и зря, – говорит его девушка.

– Пока, – отвечаю я ей.

– Счастливо, Каварадосси! – говорю я ему. – Ты помнишь, что такое нормальная жизнь?

– Да, – отвечает он. И улыбается.

– Размер подходящий, – улыбаюсь я и жму ему руку.

И вот они удаляются, становятся меньше. Последнее, что я вижу: он берет ее за руку. Решился-таки начать нормальную жизнь Каварадосси. Это то, чему я научил его.

А мне, конечно же, некуда идти.

Для кого-то месяц – много. Для кого-то – мало. Время то тянется, то летит. Куда же вы делись, друзья мои? Ах да, конечно. Школа закончена, экзамены сданы, и море уже обнимает вас…

Я смотрю по сторонам и вижу лавку. Сажусь или, точнее, падаю на нее. Всё. Мой полет закончен. Я приземлился.

И только тут вдруг я обращаю внимание на крону дерева. И вижу, как колышется листва на ветру.

И слышу арию, которая звучит на непонятном тягучем языке.

Я слышу прекрасную музыку, и я уже не одинок.

Это то, чему научил меня он. Мой друг – Каварадосси.

Осень была мягкой и прохладной. Такой она бывает только в конце сентября в центре Москвы – и нигде больше. Только теперь, в этот сероватый вечер, он до конца ощутил, что такое эта московская осень. Осень, укутывающая улицы в желтый с красным плед из листьев, осень высокого и прозрачного купола неба, осень бледно светящихся искусственным светом витрин, осень, проглатывающая воспоминания, осень, несущая забытье. Да, она была мягкой и прохладной. Такой она бывает только в центре Москвы.

С гулким стуком захлопнулась дверь подъезда, и через пять минут он уже стоял на Петровском бульваре. И вот, как всегда, когда делал что-то быстрое и необдуманное, он остановился и попытался проанализировать: зачем оказался здесь, что привело его на этот унылый бульвар с мокрыми от дождя скамейками и черными стволами голых тополей, отражающихся в лужах на фоне неба?

Если вы захотите обменять маленькую комнатку в коммуналке на Петровском бульваре на двухкомнатную квартиру на Рязанском проспекте, то не думайте, что это совсем уж нелепо. Вполне возможно, найдется человек, готовый и на такую фантастически глупую сделку.

Тем, кто обменялся с ним, повезло: он сам нашел их, сам предложил обмен и сам согласился на не вполне адекватную доплату – впрочем, позволявшую ему прожить какое-то время, предаваясь любимому занятию.

С тех пор как ее не было рядом, он спал.

Он присел на ближайшую лавку. И ничего, что она сырая: когда сильно хочешь вздремнуть на свежем воздухе, чуть подмоченное драповое пальто разве может стать помехой?

Здесь, на этом бульваре, они гуляли с мамой в те далекие времена, когда она забирала его из школы. Это, кажется, был шестой класс.

Именно в то время он впервые обнаружил, что не нравится одноклассницам. И это было вторым несчастьем, свалившимся на него за всю жизнь. Первым было отсутствие отца. Но когда он привык к первому, тут же возникло второе.