Борис Мирза - Девушка из разноцветных яблок

– Смогу! Но вот думаю, будет ли это кому-нибудь интересно?!

– А че? Вполне! Вот этот же рассказы пишет. Тоже не бог весть какое откровение. Но он не сдается. Аудитория появится. Не боись.

– Вот! Спасибо, друзья! А она…

– А что она?! Мы вон своих побросали, тоже небось хорошего не жди, а сценарист наш вообще один и зачеты пропустил. Короче, плюнь на Люську и развивай талант!

– И разовью!

– И плюнь! На кой нам эти бабы!

– Плюну!

– Ну давай! Слюной!

– Ребят, погодите, это моя дача!

Но куда там. Сашка встал и смачно плюнул на пол. Раздались аплодисменты.

И в этот момент в дверном проеме появилась Люся.

– Сашенька!

Сашка развернулся к двери и увидел Люсю. Та с жалостью и любовью смотрела на мужа.

– Люська, – выдохнул Сашка.

– Мой хороший, я такси взяла. Поедем домой?

Сашка молча оглянулся на нас.

– Я борщ приготовила. Тебя ждала. Милый мой, поедем домой?

Сашка посмотрел на Люсю и сказал:

– Аааакнисюль!

И протянул к ней руки.

– Да, мой хороший.

– Ребят, мы поедем. Люся борщ приготовила!

– Конечно, поезжайте!

– Мы ж не сомневались!

– Куда он без тебя, Люсь.

– Семья есть семья…

– Молодцы.

Люся и Саша уехали. Чего ждать-то, ведь счетчик тикает.

Мы остались сидеть.

– Чего он ей сказал-то? – спросил Дюша мрачно и посмотрел на водку.

– Акнисюль. Это значит…

– Не надо. И так понятно. Наливай.

– Зачеты побоку. Дела побоку. Семьи побоку. А он…

– Уехал развивать свой талант.

– Какой?

– Самый важный.

– Ну какой, какой?

– Неразгаданная загадка любви, – ответил Толик.

И был прав.

Это были самые что ни на есть успешные молодые люди. Они все время смеялись и шутили. Кажется, из того времени (или, может быть, раньше?) в литературе пошла мода на байки, смешные истории и бесконечную иронию, которая за насмешками скрывала слабость, пустоту и, конечно, страх.

Тогда, в восемьдесят пятом, меня не интересовали тенденции и судьбы русской литературы. Мне было пятнадцать. Кажется, я впервые сильно влюбился, а также впервые столкнулся с обществом, или, точнее, прослойкой, которую впоследствии иначе как лушпайкой не называл…

Но об этом позже.

Да, шел восемьдесят пятый год. Я приехал в археологическую экспедицию. Фактически первый раз путешествовал без мамы с папой…

– Ничего, – шепнула мама, провожая меня на поезд. – Здесь люди из нашей среды. Обычные интеллигентные люди…

Уже в вагоне оказалось, что мама не совсем права. То есть, конечно, да, повсюду была самая что ни на есть интеллигенция, но они все же сильно отличались от того круга, в котором проходило мое взросление.

Первым, на что я обратил внимание, было бесконечное коверканье слов ради словесной шутки.

Солидная полная тетенька лет тридцати пяти, формой иссиня-черной прически напоминавшая одуванчик, поправляла резинку сползавшего с плеч сарафана и кричала:

– Мне нужен носильник и потаскун!

На этот юмор никто не реагировал. Ей просто помогли донести вещи. Я же никак не мог понять, почему она говорит так. И все смотрел на нее, на ее полную шею и плечи, на которых выступили бисеринки пота.

– Влюбляться рано, молодой чемодан, – сказала она, заметив мой взгляд. – Занимайте места согласно купленным билетам…

Потом, уже совсем скоро, я перестану удивляться такому юмору. Потому что вокруг меня так будут шутить все. Это доведенное до автоматизма коверканье языка станет привычным и мне…

Начались беседы. К беседам я привык дома. У нас тоже разговаривали о важном, непонятном и даже, кажется, запретном…

Но в вагоне и беседы отличались. Я вдруг обратил внимание на то, что все здесь стараются уколоть друг друга. Все немножко надменны и ироничны. Особенно в качестве цели для насмешек моим новым знакомым приглянулся я. Вернее, крестик, висящий у меня на груди.

Крестился я за год до поездки. После этого в церкви не бывал и религиозной литературы не читал, кроме Евангелия, которое крестная мне подарила по завершении таинства. Но крестик мне носить нравилось. Вот это и сделало меня объектом всякого рода подколок по пути к месту археологических раскопок.

Молодой ученый, которого все звали Мишенька, был похож на смешного зверя – ленивца. Он часто снимал и протирал краем застиранной майки очки. И когда оказывался без очков, то подслеповато щурился и беспомощно улыбался.

Мишенька, посмотрев на мой крестик, ухмыльнулся улыбкой слепого ленивца и спросил: