Татьяна Свичкарь - Мед багульника [сборник]

О том, что расписывает он храм по ночам. А как же? Днем в храме люди, а ночью никто не мешает, спокойно работается. Не страшно ли? Да место же — святое…

— Гроб с панночкой, между прочим, тоже в церкви стоял. И она вставала и ходила, — напомнила Славка. И добавила мечтательно, — Завтра поищу в сундуке бабушки Наташи какой-нибудь антиквариат, возьму у Иосифовны свечек, и явлюсь тебя пугать.

— Не надо, — серьезно ответил Женя, — У меня всего лишь старые козлы, ненадежно. Тянешься повыше, чтоб прописать деталь, забудешь обо всем… тут над ухом в ладоши хлопни, и все, загремишь…

— Ладно, живи, — разрешила Славка, — И ты весь год так?

— Летом, в основном. Зимой дома иконы пишу, а летом — в храмы зовут. По мне б — лучше дома сидел. Хорошо у нас там, тихо… Яблони… Без суеты работается. Голову подымешь — деревья, небо… И будто рукой твоей кто водит, будто не сам…

Славка вспомнила свой «спальный район», раскаленный колодец двора, скандальную соседку.

— Слушай, а это что? — вдруг остановилась она.

— Где?

— У источников…

А там стояли машины — белая и сиреневая. Славка в моделях не разбиралась, но машины явно дорогие, иномарки. Приехавшие веселились вовсю. Не было поблизости мест краше, чем у родников, и разудалая компания это оценила. Хохот, мат и такая музыка, что земля вздрагивала под ногами.

Женя не успел удержать Славку — она ринулась вперед. В полутьме он заметил только, что она нагнулась — не иначе, подняла что-то с земли.

Потом он услышал ее голос, высокий, в крик срывающийся:

— … Не свалите отсюда, этим вот камнем, все стекла на ваших тачках… Из клоповника? Да, я из этого клоповника… Сейчас на колокольню, в колокол… пусть люди посмотрят, что вы здесь творите…

Когда человек пребывает в такой степени ярости, что готов не задумываясь бить стекла в машине, а схвати его — пустит в ход и зубы, и когти и каблуки — чтобы продолжить отдых, имея рядом такого человека — надо его или убить или, по крайней мере, из действительности выключить.

К такому развитию событий компания из трех парней и двух девок, видимо, не была готова. А тут еще подбегал Женя.

И, не смотря на новую волну мата, компании стало ясно, что праздник придется отложить.

— Я пойду, я всех подниму, — кричала Славка, и ее трясло. И Женя не знал, то ли ее тащить отсюда, то ли тех не подпускать к Славке, — Мы ваши тачки… мы вас…

Женя тащил ее, а она еще норовила пнуть импровизированный стол на траве, и попасть по бутылке, и по тем рукам, что к ней тянулись… И локтями — в Женю, чтоб отпустил, и она снова на тех кинулась…

Потом Славка с Женей услышали — стихла музыка, но еще звучали голоса… и еще потом — шум отъезжающих машин.

— Вот я ночью в храме ведьм не боюсь, — говорил Женя, кутая Славку в летнюю свою, тонкую куртку, — А ты? Ведь измордовать могли до последней степени…

Зубы у нее начали стучать только теперь.

— Ты говорил, что твоей рукой кто-то водит… Может, я не сама… Может, тоже понесло…

— Тогда ты должна была не кидаться на них с кулаками, а встать рядышком, и как Вячеслав говорит — вразумлять…

— Ага… прямо кино — «расскажи мне, студент, как наши космические корабли… бороздят Большой театр…»

Они сидели неподалеку от села, на пригорке, заросшим мелкими, пушистыми цветами, днем — желтыми. А сейчас — только медовый запах от них…

— Глянь, зарево, — вдруг сказал Женя. — Костер или…

Он приподнялся.

— Да эти гады тебе дом подожгли… Бежим…

Как водится, пожарная машина из райцентра добралась в село только к утру, когда можно было по пальцам сосчитать уцелевшие от дома головешки. И это был уже не пожар, а — цифра для статистики.

Двое молодых ребят в форме на пепелище и не сунулись. Постояли, покивали сочувственно, посоветовали сходить к участковому и написать заявление «ущерб-то для вас значительный, или нет?..»

Одна Славка побрела на пожарище неизвестно зачем — вернее всего, посмотреть — не уцелело ли хоть что на память.

Женя пошел следом — там же гвозди обгорелые, то да се… хоть за локоть эту помешанную поддержать…

— Смотри, — оторопело сказала Славка.

Пожар обнажил то, что никогда не открылось бы им. Заржавленную крышку никому не ведомого погреба. О котором знал, наверное, только прадед Ипатий.

— А я-то думала здесь — невесть что, на виллу на Канарах и белый «Мерседес» хватит.

— Фу, как пошло…

Перед отцом Вячеславом стояла объемистая, позеленевшая от времени шкатулка. Открытая крышка позволяла видеть тускло поблескивающие золотые монеты.