Татьяна Свичкарь - Мед багульника [сборник]

Руки у него были большие, а пальцы крепкие и сильные… После Ричарда Дица я никогда уже не услышу виртуоза, но Володя и не претендовал ни на что большое, как на «три аккорда» доморощенных бардов.

Голос его — низкий, глуховатый… И вот уже багульник цветет где-то на сопках…

— А вы видели багульник? — спросила я.

— Видел. Не у нас, правда… У нас почти одни только мхи… На Дальнем Востоке видел, когда практику проходил. Красиво. Как сиреневые облака. Пчелы собирают с него «пьяный мед». От него плывешь…Пьяный мед багульника…

— А это — знаете? — спросил он, чуть погодя, и начал читать — тем же глуховатым голосом:

…Мне стало тепло. Будто ледяная скорлупа страха истаяла, и я ощутила мир вокруг себя. Большой мир. Вечный…

Порою кажется, что мы — хозяева этого мира. Подошел к морю — зачерпнул воды. Зашел в лес, сломал ветку. Природа — так покорна…

Но на самом деле Бог только позволяет нам играть в хозяев. Нас уже не станет, а то же море будет накатывать на берег волны, и то же дерево весною тронется в рост…

И что бы ни было со мною — будет жить эта комната, времен моего детства — со старым диваном, и ковром, на котором пасутся олени…

И души тоже не исчезают, и ничего с ними не случается. И даже, если все кончится… я, конечно, не растворюсь бесследно во времени и пространстве… Я буду где-то среди звезд… одна из них. Потому что звезды… что бы ни говорили астрономы — не умирают…

…Володя проводил меня до больничных дверей.

— Может быть, мне разрешат донести твою сумку до палаты?

— Нет-нет, — почти испуганно воскликнула я, — не входи в эти двери, дурная примета…

— А плевать я хотел…

— Простимся лучше здесь. Смотри, какая хорошая погода… Дождь…

Я слегка откинула голову, и подставила лицо нечастым тяжелым каплям… Если не знаешь — увидишь ли ты еще когда-нибудь дождь… Каждая капля была упоительной. И в какой-то момент я осознала, что Володя целует меня…

Меня целовали впервые в жизни.

«В детстве я ходил в парк, и там у меня было любимое дерево. Я не знаю, что за вид… Такое сказочное, все из изломанных линий. Корявые, перекрученные ветки. И у самой земли в нем было дупло. Я клал туда конфеты. Мама рассказала, что ночью за ними прилетает сказочный ворон. Не было для меня в парке дерева дороже этого».

«Когда ты уходила — у меня перед глазами было то дерево», — написал мне Володя несколько дней спустя.

В палате мы оказались вдвоем с девушкой Юлей. Я рада: боялась многоместной палаты, шумных, капризных соседок, ночного непокоя.

Юля — совсем девочка: худенькая, светловолосая. Спина еще хуже моей. Юля рассказывает, что ее уже клали в больницу, в другую, но почти накануне операции, собрали консилиум, и решили, что риск слишком велик. А здесь взялись.

— Сергей Петрович с такими, как я — не боится работать, — говорит Юля с нотой влюбленности.

Сергей Петрович Мезенцев — маленького роста, пожилой уже хирург, в которого свято верят и больные, и персонал, и Юлькины восторженно-влюбленные ноты звучат во многих голосах.

Мне он тоже нравится. Нравится внешняя его неприметность, не броскость, и неприкрытая, не стершаяся с годами радость, ликующий его голос из коридора, когда он говорит с теми, кто идет на поправку. Так радуются обретенному здоровью пациентов — врачи от Бога.

Мы с Юлькой вместе сдаем анализы. Ждем друг друга у дверей кабинетов. Мечтаем об операции в один день. Хотя это вряд ли возможно. Операции будут сложными, многочасовыми, дай Бог в день — с одной управиться. Мечтаем выздоравливать рядом…