Валерий Гужва - Призрак Шекспира

— Как вы угадали?

— Что именно?

— Размеры. Как будто кто-то мерку снимал.

— А я на глаз. Подошло? Очень рад.

— Может, в вашем роду портные были? Или учились?

Емченко улыбнулся.

— Я с вашей костюмершей не общался, успокойтесь. А были ли портные в нашем роду? Были. Бабушка шила, полсела обшивала, сестра у меня портниха, всех своих детей обшивает. Четверо у нее.

— А у вас, Василий Егорович?

Они заканчивали обед, запивая еду красным испанским вином. Нина заметила, что Емченко пьет вино по глотку, совсем не так, как другие знакомые ей мужчины — как воду.

— У меня двое. Парень и девочка. Джентльменский набор.

— А почему…

— Почему семья не со мной? Так удобнее и им, и мне. Должность не вечна, я здесь по горло в делах, это сегодня дал себе немного свободы. Спасибо вам.

— За что?

— Посетили, успокоили. Так что, махнем в лес?

— А… а вам можно так, без никого?

— Вы об охране? Пустое. Никакой опасности. Я сам еще как будто при силе. Не волнуйтесь, Нина. Вам охрана обеспечена. В моем лице.

— Тогда действительно я спокойна.

Лес был опутан паутиной, длинные нити основы вверху и внизу то тут, то там были искусно перевиты радиальными и круговыми узорами, густые сети в снопиках солнечного света переливались цветами радуги, а в тени паутину не заметил бы и самый зоркий представитель мушиного и комариного племени. Нина уже несколько раз попадала в паучьи сети, ахала, смешно вытряхивала седенькие пряди из волос, обирала паутину с лица.

Наконец они вышли к вырубке, где Василий Егорович обещал россыпи грибов.

— Теперь смотрите внимательно, Нина, под пеньки, между ними не торопитесь. Скажите правду, вы когда-нибудь охотились на грибы? Что-то мне кажется…

— Не кажется. Мы жили в степи, какие там грибы…

— Ну, тогда причащайтесь. Смотрите, как надо резать.

Он под носом у Нины, не заметила рядом с собой целую семейку, аккуратно срезал опята и положил грибы в ее плетенную из лозы корзину — и это было в дачном хозяйстве.

За пару часов их кузовки были полны.

На обратном пути Емченко расспрашивал Нину о родителях, о детстве, и делал это так естественно и ненавязчиво, что Нина не заметила, как ее внутренняя настороженность, возникшая еще по дороге сюда, растаяла, испарилась. Ей показалось, что они с Василием Егоровичем знакомы неизвестно сколько и по-доброму, что он ей как будто старший товарищ, которому можно довериться, с которым легко и надежно.

Но когда они зашли в дом, опаска снова зашевелилась. Согласившись приехать сюда, она должна была быть готова к чему угодно и не могла искать пути к отступлению. Это было бы просто смешно: взрослая женщина приехала к еще более взрослому мужчине, который ей явно симпатизирует, для того чтобы насобирать грибов, съесть солянку и антрекот, поговорить о погоде и международном положении, а затем помахать мужчине, который пообещал ей не что иное, как звание, веселой ручкой из окна машины, отвозящей ее, целую и невредимую, к стенам семейной крепости.

Емченко смотрел на гостью.

— О чем вы думаете, Нина?

Она подняла немного виноватые глаза, будто он поймал ее на чем-то таком, о чем не стоило переживать при этих обстоятельствах.

— Хотите, угадаю? Вы думаете: неужели он заставит меня чистить это море грибов?

Нина засмеялась.

— Не угадали.

— Ну, если не о грибах… тогда о том, что будет сегодня дальше.

Поколебавшись, Нина решила не играть в прятки, ответила, глядя прямо в глаза Емченко:

— Да. Именно об этом.

Василий Егорович подошел к ней вплотную.

— Я скажу. Нам приготовят ужин. А дальше выбор ваш: или вас отвезут домой, или вы останетесь на ночь, и мы сможем еще и позавтракать вместе. Mы не дети, Нина, и я хочу, чтобы между нами не было недомолвок и игры неизвестно во что. Вы… ты мне очень нравишься. Я хочу быть с тобой и эту ночь, и все те ночи, которые подарят нам обстоятельства. Не говори мне о том, что замужем, знаю и так. Так же, как и ты знаешь, что я не свободен. Это ничего не меняет — по крайней мере для меня.

Он замолчал. Нина подумала, что сейчас он обнимет ее. Она бы не сопротивлялась, и пусть бы появились перед ней призраки мужа или Олега — она ​​послала бы их к черту, прежде всего — любовника, который порой становился ей неприятным, потому что иногда у нее появлялось ощущение, что она становится для Олега частью его игры во взрослого человека, состоявшегося как личность, знающего себе цену, но такого, который все чаще просит у нее денег и зачастую забывает отдать, а когда вспоминает, начинает жаловаться на проклятую нищенскую актерскую судьбу, вместо того чтобы заработать где угодно и не сгорать со стыда. И еще делает вид, что ревнует…