Валерий Гужва - Призрак Шекспира

Невероятно, но уже через день Татьяна Сергеевна назвала ему театр, фамилию директора и главного режиссера и вручила письмо-рекомендацию от руководителя того столичного театра, откуда молодой выпускник некогда бежал от безнадежности.

На слова благодарности Татьяна Сергеевна ответила неожиданно:

— Поблагодарите, Олег, вашего ВВ. Бывая в столице — проведывайте его на городском.

Перед тем как поехать по новому для себя адресу, Олег нашел могилу покойного педагога, собрал с траурной клумбы и выбросил в урну засохшие гвоздики и положил на серый камень свой букетик. Курил и думал, что обычно малопонятные для него разговоры о жизни после смерти имеют под собой почву. Потом — в очередной раз — дал себе слово, что бы там и как, посетить наконец могилу родителей в родном Сватово. Не был там, считай, с тех пор, как после десятилетки отправился поступать в театральный, даже на каникулы не приезжал, потому что вконец поругался со старшим братом, не так с ним, как с его грубой и наглой женой, которая в припадке беспричинной ярости обозвала Олега нахлебником.

Еще года не прошло после гибели отца и внезапной смерти матери от сердечного приступа прямо на поминках, а эта уродка уже вообразила себя хозяйкой дома у реки Красной, сада, огорода, начала покрикивать на мужа, который, как и отец, работал в железнодорожных мастерских и позволял себе иногда выпивать с друзьями после смены.

Олег тогда ушел из дому, ночевал в шалаше над рекой, хорошо, что конец апреля был теплым. Если бы не выпускной класс и не мечта о театре, забрал бы паспорт и отправился куда глаза глядят, чтобы не видеть и не слышать этой уродки.

Брат ждал Олега под школой, извинялся, говорил, что чуть не убил свою жену, когда узнал, что произошло.

Олег был поздним ребенком, между братьями пролегло двенадцать лет. Константин в тридцать лет облысел, отяжелел, казалось, что между братьями разница во все двадцать, и посторонний мог бы подумать, что в сторонке от стены школьного спортзала разговаривают отец и сын.

— Не делай глупостей, возвращайся домой. У тебя выпуск на носу.

Аттестат.

— Знаю. Если бы не это — видели бы вы меня…

— Глупая баба, плюнь. О себе подумай.

— Подумаю. И ты о себе тоже.

— Чего?

— Чтобы благоверная случайно тебя не довела до могилы.

— Не говори глупостей.

— Я сейчас вернусь, потому что действительно — аттестат. Но отдели меня от… родственницы. Я ее видеть не хочу. И не буду разговаривать.

Потом он удивлялся себе: заставил брата сделать второй выход из дома, запер внутренние двери комнаты, подрабатывал на станции, чтобы питаться отдельно, и выдержал эту марку, пока не уехал в Киев, продав на барахолке праздничный костюм отца. О том, что может не повезти, что придется возвращаться в Сватово, не думал. Семнадцать лет, бескомпромиссность, ригоризм, упрямство…

Брат разыскал Олега в столице, привез денег, чтобы тот купил себе на зиму пальто и ботинки, убедил, что это от отца и матери, но все равно после первого курса на летние каникулы младший домой не поехал, отправился с новыми друзьями в Карпаты.

Почти десять лет он не был в родном городе. Пообещал себе тогда, в приступе гнева и обиды, вернуться победителем, известным человеком, чуть ли не народным артистом, чтобы та сволочь горела от стыда и просила прощения.

Но время шло, а Гардеман-младший все еще поднимался на ноги, плыл без паруса не очень гостеприимным житейским морем.

Только здесь, в этом театре, Олег наконец почувствовал нечто похожее на самодостаточность и творческую уверенность.

Когда приехал в областную столицу, принес письмо и свои фотографии к главному режиссеру, не слишком надеялся, что встретят его, рядового, что ни говори, актера, совершенно никому не известного, хоть с каким-то, пусть формальным, вниманием.

Александр Иванович Петриченко-Черный, заслуженный деятель искусств, как было написано на афише перед зданием театра, оказался человеком открытым, словно бы простецким на первый взгляд. Посадив Олега в мягкое кресло напротив своего стола, начал листать фотографии из его портфолио. Гардеман присматривался к лицу главного, и ему показалось, что он где-то видел этого брюнета с прядями седины в аккуратно подстриженных волосах, не только видел, но и голос его — глубокий баритон — слышал.

— Вас, Олег Иванович, хорошо рекомендуют. И фотографии неплохие. Только вот репертуар… Хотя сколько там той сцены после института… Да и театр вам сначала достался, скажем так, непростой. Как вам наша слобожанская жемчужина? Наш город?