Вера Колочкова - Из жизни Ксюши Белкиной [litres]

– Да ради себя, Ань… Для себя старалась! Чужой душой завладеть невозможно, даже ей всяческих благ при этом желая! Всем на свете можно завладеть, а душой человеческой – никогда! Она дороже и бесценнее всех бриллиантов мира, вместе взятых, понимаешь? И ты прости им, что сбежали! Они по-другому не могли, они души свои спасали…

– Ой, да хватит тебе, блаженная! Нашла время жизни учить! Слышала я твои песни уже миллион раз! Я ведь у тебя не ума-разума прошу, я сочувствия и поддержки прошу! Плохо мне, понимаешь? Одна я осталась… Голову, как обручем, давит! Не могу я одиночества переносить, просто физически не могу! Приходи ко мне, Анют… Ну хочешь, я тебе свои новые серьги с бриллиантами подарю? Помнишь, в прошлый раз показывала? Приходи, забирай…

– Да на фига мне твои серьги сдались, Анна?! Чего ж ты меня не слышишь совсем? Не могу я к тебе сейчас идти, не могу!

– Прости меня, Нют… Прости, пожалуйста! Я больше никогда тебя ни о чем не попрошу – только сегодня, сейчас, в самую тяжелую минуту… И мужа, и сына потеряла… И еще чего-то, сама не поняла еще… Приходи, а?

Анна заплакала уже навзрыд, тяжко и горько, будто перекатывала в себе огромные железные валуны, которым перекатываться внутри нее было страшно неловко, неудобно и непривычно, ведь железная леди Анна Климова не плакала никогда, даже в самые критические минуты своей жизни…

– Ну хорошо, Ань! – выдохнула, сдаваясь, Анюта. – Подожди, я скоро…

Она нажала на кнопку отбоя, посидела минуту, глядя в темное ноябрьское окно, и совсем уж было собралась встать с кресла, как телефон вдруг зазвонил снова.

– Да… – устало произнесла она в трубку.

– Анют, это я… Здравствуй…

– Здравствуй, Борис… – застучало в голове и тут же скатилось куда-то в пятки сердце. – Слушаю…

– Нюточка, можно я приду сейчас, а? Только не спрашивай ничего, ладно? Я просто замерз без тебя и устал… Понимаешь?

– Да, Борис, понимаю…

– Давай будем считать, что этих двух лет и не было вовсе! Я просто вышел в дальнюю булочную и сейчас вернусь! Забудем, ладно?

– Нет, Борис… Нет! Забывать я ничего не умею. Нельзя из жизни ничего выкинуть, ни плохого, ни хорошего, оно все нам необходимо… Забывать я не умею, я прощать умею, слава богу! Ты же меня знаешь… Приходи, я жду. Мы все тебя ждем, приходи!

– Спасибо, Анют…

Она медленно поднялась с кресла, прошла на кухню. Встала в дверях, опираясь руками о косяки, молча любуясь открывшейся милой сердцу картиной. Вот сидят ее чудные талантливые дети, вот ее друзья, такие близкие и светящиеся от обретенного счастья, а вот дети друзей… Сидят, стихи Темкины слушают…

Ишь, как чешет! Как по писаному… А про Анну уже и не помнит никто! Ну почему, почему она должна уходить из этого тепла, уходить в продрогший ожиданием Темкиного зимнего всадника город и выпадать, хоть и на время, из этой общей картины, где есть и у нее свое законное, богом данное место? Почему?! Так не хочется…

– Даш, сейчас папа придет… – тихо произнесла она, перебивая Темку. – Вы его тут кормите пока, я скоро…

– Совсем придет? – радостно распахнула ей навстречу синие глаза Дашка.

– Конечно, совсем! – улыбнулся понимающе Кирилл, обнимая рукой за плечи притихшую Динку. – Правда, мам?

– А ты куда? – снова повис в воздухе тяжелым комочком Дашкин вопрос.

– Анют, а куда ты, в самом деле? – удивленно наблюдая за тем, как она нехотя, шаг за шагом отступает в прихожую, спросил Алеша.

– Я скоро, ребята… Я ненадолго… Я совсем, совсем ненадолго – и к вам…

«Ну кто, кто мне объяснит, почему я все-таки с ней дружу?! – уже в сотый раз, наверное, за последние сорок лет задавала она себе ставший риторическим вопрос, идя знакомой дорогой и быстро выстукивая каблуками по стылому асфальту. – Мы такие абсолютно разные, прямо противоположные… Почему я сейчас все бросила и снова бегу к ней? Может, потому, что в глубине души всегда жалела ее? Или потому, что сидящий во мне маленький оркестрик этого требует – чтоб я делилась его музыкой с Анной, которая ее в себе не слышит и слышать не может? Просто живет без музыки в пустоте и холоде, потому и вынуждена гоняться за миражами, ломая на своем пути человеческие судьбы? Не хватает на всех, видно, оркестриков… Сейчас поговорим, разберемся… Ты прости меня, Анна, что так не хочу к тебе идти! Прости… Я иду к тебе, Анна…»