Джен Беннет - Вероятно, Алекс

– Красивая, – говорю я.

– Вся в мать. Это наши хапа-гены. – Он поднимает на меня глаза и пускается в объяснения: – Наполовину гавайские. Мои дедушки и бабушки были выходцами из Полинезии и Китая. Отец познакомился с мамой, когда ему было столько, сколько сейчас мне, катаясь на доске на Северном побережье. Вот оно, это место, в обиходе Пайплайн.

Он показывает еще одну фотографию: своей матери. Она очень эффектна. И стоит рядом с моим любимым лотком с чурро, перед знакомым магазином «Доски Пенни». Вот оно что. По-видимому, это их семейный магазин. Мысленно делаю в голове пометку: надо найти другой лоток с чурро, и чем быстрее, тем лучше!

Чувствуя в душе какую-то непонятную робость, я смотрю ему в лицо и тут же отвожу взгляд.

– Наверное, тебе немного не по себе оттого, что твоя младшая сестра собирается стать профессионалом? – спрашиваю я скорее по причине охватившей меня нервозности, чем из-за чего-то еще.

Портер пожимает плечами:

– Да нет. В следующем году она впервые примет участие в турне женского чемпионата. Это очень важное событие. Объедет весь мир.

– А как же учеба?

– С ней поедет отец, он будет заниматься с ней во время поездки. Я останусь, чтобы помогать маме управляться с магазином. – Увидев на моем лице выражение сомнения, Портер несколько раз моргает и качает головой: – Знаю, это не самый лучший выход, но Лана не желает ждать, когда ей исполнится восемнадцать. Все может случиться, а сейчас она на пике. В этой поездке ей будут платить небольшую зарплату, и у нее будет возможность получить призовое вознаграждение. Но главное для нее – заявить о себе во всеуслышание, потому что настоящие деньги можно получить лишь за подтверждение качества досок. Этим мы, по большей части, и живем после того, как отец потерял руку.

Мама у нас, похоже, любит показуху, заставляя детей устраивать за деньги представления, но это мнение я предпочитаю оставить при себе и вместо этого говорю, показывая на телефон:

– Но ведь у вас есть магазин!

– Разумеется, беда только в том, что от него ни прибыли, ни убытка, хотя люди этого и не понимают. А теперь, когда отец больше не занимается сёрфингом… да, однорукий спортсмен в роли рекламной модели никому не нужен.

Ого! Этот разговор вполне может поставить нас в неловкое положение. Я поворачиваюсь, вижу перед собой осуждающий глаз морского чудища – Зачем тебе было копаться в телефоне на работе, чтобы навести справки? Не могла дождаться, когда вернешься домой? – и возвращаюсь к недоеденной печеньке.

– Я знал, что одна из трех точно подойдет.

– М-м-м? – Я проглатываю печеньку, стараясь выглядеть невозмутимой, хотя на самом деле чуть не давлюсь.

– Тебе нравятся сахарные. А я не знал, на чем остановиться. Просто понадеялся, что ты не поклонница вегетарианской пищи, продуктов без глютена и прочей ерунды.

Я качаю головой.

Он отламывает кусочек от моей печеньки и съедает его. Я понятия не имею, как к этому относиться. Не знаю, куда он перед этим совал свои пальцы. Мы с ним не друзья. А то, что у его отца нет руки, еще не означает, что я должна простить ему поведение перворазрядного козла.

– Не хочешь меня спросить? – говорит он. – Или уже знаешь?

– О чем?

– Как отец потерял руку.

Я качаю головой:

– Нет, мне об этом ничего неизвестно. Расскажешь?

Или мне лучше подождать, когда ты уйдешь и обо всем прочесть самой? Меня бы это вполне устроило – «спасибо, до встречи», hasta luego [7] Hasta luego – испанское прощание. .

– Три года назад, когда мне было пятнадцать, то есть на год меньше, чем сейчас Лане, я поехал в Суитхарт Пойнт посмотреть, как отец выступит на одном благотворительном мероприятии. Это даже были не соревнования, в основном туда приехали старые сёрферы, в том числе и несколько знаменитых. И вдруг откуда ни возьмись… – Он на секунду умолкает, погрузившись в воспоминания и глядя перед собой невидящим взором, потом моргает и возвращается в настоящее. – В нескольких ярдах я заметил под водой огромную, несущуюся тень. Сначала даже не понял, что это. Она подлетела прямо к отцу и сбросила его с доски. Потом я увидел большой белый воротник вокруг шеи и разверстую пасть. Большая белая.

Я широко открываю рот, но тут же его захлопываю.

– Акула.

– Некрупный самец. Говорят, это примерно то же, что погибнуть от удара молнии, но будь я проклят, если это не случилось прямо на моих глазах. И позволю себе заметить, все было совсем не как в «Челюстях». На пляже меня окружали сотни людей, но ни один из них не закричал и не побежал. Все просто стояли и глазели, как чудовище весом в тысячу фунтов тащило по воде отца, за которым на поводке плыла привязанная к лодыжке доска.