Юлия Гурина - Мы же взрослые люди [litres]

– Уже нет. Все кончено.

– Если один раз кончено, то не значит, что последний.

– Зачем ты все это говоришь?

– Не знаю. Позлить тебя.

– Охереть, какой ты мужчина! Молодец.

Нина направилась к выходу. Если бы вблизи были легковоспламеняющиеся предметы, они бы легко воспламенились.

– Фак! Фак! Фак! Фак! – повторяла она на американский манер.

Дверь подъезда открылась, и холодный снежный ветер ударил в лицо. И в шею.

«Шарф забыла у этого мудака».

Дверь была открыта. В квартире слышалась какая-то возня. Нина не сразу поняла где.

– Я забыла шарф, – громко сказала она.

Нина помнила, как развязала его и положила на стул на кухне. Уж очень душно было ей слушать признания. На кухне шарфа не было. Возня продолжалась. Кто-то стучал в стену или полз. Нина вышла в коридор, заглянула в гостиную – ничего.

– Ринат?

В туалет и ванную двери открыты, там пусто. Возня продолжалась, но стала тихой. Посмотрела в коридоре на вешалке, шарфа там тоже не было.

– Ринат, ты не видел мой шарф? – уже очень громко сказала Нина.

Никто не ответил, она открыла дверь в одну из комнат, дверь стукнулась обо что-то. Комната Ильдара. За дверью висел домашний турник. На турнике висел шарф, а на шарфе Ринат.

Нина будто проснулась от дремы. Вот она спала-спала, и тут раз – и проснулась. Ринат висел на шарфе, ноги едва касались пола, тело содрогалось, лицо превратилось в синяк. Глаза были плотно сжаты. Нина метнулась на кухню, схватила кухонные ножницы. У всех приличных хозяек есть подставка для ножей и специальных кухонных ножниц (Диляра – образцовая хозяйка). Затем Нина ворвалась в комнату и начала резать шарф. Ножницы из хорошего сплава, немецкие, делали свое дело быстро. Ринат упал на нее, она его обхватила руками и переложила на диван. Рината вырвало и он потерял сознание.

– Алло! Катя! Ринат повесился и его вырвало мне на сапоги. Что мне делать?

– Он мертв? Пульс есть?

– Не знаю, Катя, не знаю!

– Господи боже мой, где ты его опять откопала?

– Я у него дома, потом все расскажу, что делать-то?

– Так, так… Черт-те что…

Дальше у Кати следовала нецензурная неразборчивая брань.

– Нина, ты слышишь меня? Алло? Нина?

– Да.

– Срочно вызывай скорую. Срочно!

Скорая приехала через десять минут.

– Кем вам приходится больной?

– Никем.

– Где его документы? Полис страховой есть?

– Не знаю.

Нина стала искать документы. Посмотрела комод в прихожей, посмотрела карманы курток. Пусто. В гостиной посмотрела шкафы. Она бегала по чужой квартире, искала. Как вор. Ворошила чужое гнездышко. Паспорт нашелся в надетых на Ринате джинсах вместе с бумажником. В заднем кармане. И полис в нем.

Врач скорой осмотрел Рината. Сделал два укола внутримышечно.

– В рубашке родился, – сказал врач. – Повезло тебе. – И он похлопал Рината по плечу.

Ринат не приходил в себя. Его уложили на носилки.

Увезли. Живого. В реанимацию. Нина осталась в пустой квартире Рината.

«Повезло», – повторяла она.

«Жив, увезли в реанимацию, в Первую Градскую», – написала она Кате.

Зашла в ванную, взяла полотенце, намочила и стала оттирать сапоги. Потом взяла шарф, разрезанный пополам, выбросила его в ведро. Все равно был холодный и бесил. Думала, как быть с квартирой. Ключи висели в двери. Уйти и оставить дверь открытой или запереть на замок и взять ключи с собой? Взяла ключи, закрыла дверь. Спустилась, села в машину.

Наверное, нет такого человека, который ни разу не допускал мысль о самоубийстве. Мысль достаточно популярную в нашем мозгу, в мозгу человека. Инстинкт саморазрушения, Танатос – стремление к смерти, как сказали бы психоаналитики. Инстинкт такой же древний, как и сам Эрос (либидо) – стремление к жизни. Зачем они нам нужны? Куда мы ими движимы? На улице стемнело. Нина включила печку и «Радио джаз». «Это все слишком для меня, это все чересчур, я никогда не хотела таких страстей! Я просто хотела быть женщиной, любить, жить спокойно, мирно, правильно, так, как все живут. Хотела, чтобы только по-настоящему все, не фальшиво». У Нины внутри разверзлась пустота.

Пустота росла, все в мире вставало с ног на голову и обратно. Перед глазами стоял Ринат, ноги едва касаются пола, а шарф плотно стянул шею. Бордовый шарф с тонкой голубой клеткой. Бордовое лицо. Ножницы. Ринат лежит на диване. Лежит на носилках. Худой, зеленый, заросший.

Когда смерть подступает так близко, она прогоняет менее важные чувства. И оставляет только те, что действительно что-то значат. Те, что могут стоять пред ее лицом – пред лицом смерти. Перед лицом смерти не стояла злость. Там стояло что-то другое, почти такое же сильное, как и сама смерть. Жажда жить, жажда продолжаться. Перед тем страшным лицом стояла любовь. Эрос напротив Танатоса.