Алексей Макушинский - Предместья мысли [Философическая прогулка] [litres]

Самое поразительное, что мёдонский дом Маритенов, до которого я еще не дошел, которого еще не нашел, тоже достался им по неожиданному наследству (как кламарский дом достался Бердяевым). После своего крещения они сперва провели два года в Гейдельберге, где у Жака была стипендия, потом жили в Версале, потом началась война. В 1918 году Маритен получил письмо от нотариуса (совершенно как Бердяев двадцатью годами позднее) с сообщением о том, что некий погибший на войне молодой католик завещал ему, Маритену, такую-то и такую-то сумму денег с тем, чтобы эти деньги, или их часть, были использованы для укрепления христианской веры, морали, французского духовного наследия и проч. и проч. в том же возвышенном духе. Маритены сперва организовали еженедельные томистские посиделки у себя дома в Версале, затем ежегодные томистские семинары, если угодно, «ретриты» (пардон за анахронизм), в которых участвовало сперва около тридцати, впоследствии до трехсот человек (взыскующих истины или воображающих, что ее уже отыскали). Наконец, в 1923 году, был куплен дом в Мёдоне, открытый для томистов и не-томистов, католиков и не-католиков (Бердяев познакомился там с Марком Шагалом; Шагал ему понравился, по свидетельству Лидии Юдифовны). Когда в 1924 году Бердяевы поселились в Кламаре, этот мёдонский дом уже был. Леона Блуа уже не было; буйный обличитель современности умер посреди ее, современности, величайшего помешательства, в 1917-м. А вдова его была жива, и Лидия, в то время уже яростная католичка, написала ей почти сразу по приезде во Францию. Она-то («большое, мудрое дитя», как Лидия называет ее в письме к Евгении Герцык в Россию; в 1924 году письма еще доходили) и познакомила их с Маритенами (все связано в «лабиринте мира», все как-то взаимодействует).

А вот как быстро они осознали сходство между их семьями, хотел бы я знать; в первую встречу или только, например, во вторую? А ведь это сходство поразительное, почти пугающее (почему, наверное, ни Бердяев в «Самопознании», ни Лидия в своем дневнике, много раз упоминающая всех Маритенов, об этом не пишут; не пишут и Маритены). Вот два дома, действительно; там и там живет муж, жена, младшая сестра жены, и мать обеих сестер (мать сестер Трушевых умерла в декабре 1939-го, мама сестер Уманцевых, Mamka, как в своих французских текстах они ее называют, – в 1932 году). Роли распределены одинаково: младшая сестра занимается хозяйством, старшая предается мистическому созерцанию. Это не совсем так, разумеется; но все же черты Марии и Марфы проступают сквозь эти сестринские пары довольно отчетливо. Иногда кажется, что мужьям было проще иметь дело с сестрами жен, чем с самими женами; во всяком случае, ни Бердяев, ни Евгения не перешли в католичество; и когда читаешь книги о Маритенах, вновь и вновь видишь Жака и Веру, вдвоем ухаживающих за вечно больной Раисой или занимающихся, особенно в начале жизни, какой-нибудь совместной работой для денег, покуда Раиса, опять-таки, болеет, молится, читает Терезу Авильскую. Тереза Авильская сыграла свою роковую роль и в жизни Раисы, и в жизни Лидии, замечу уж сразу. Самое поразительное, конечно, то, что оба брака были, судя по всему, что мы знаем о них, платоническими, «белыми браками», как это называют французы. Что касается Маритенов, то здесь сомнений нет; все обо всем рассказали; все всё написали (его дневники; ее дневники; его записи о ней после ее смерти). В 1912 году и Жак, и Раиса, и Вера сделались так называемыми облатами, чем-то вроде монахов в миру (если я правильно понимаю эти странные вещи); затем Жак и Раиса приняли еще какой-то обет безбрачия в браке, посвятив свою жизнь практике созерцания на (земных) путях (или что-то вроде того; la contemplation sur les chemins); светские друзья и знакомые окончательно признали их всех сумасшедшими. Но и в отношении Бердяева и Лидии свидетельств немало. Евгения в конце жизни говорила Дональду Лаури, отвечая на его «прямые вопросы», direct questions, что брак ее сестры с Николаем Александровичем был духовным браком. «Они жили как брат и сестра, подобно первым апостолам». Да и сама Лидия, благодаря Бога за то, что Он послал ей «на земном пути моем» такого «любящего друга» (они уже тридцать лет вместе), пишет в своем дневнике (23 декабря 1934 года) о «ценности нашего духовного общения, лишенного чего бы то ни было чувственного, телесного, к которому и я, и он относимся и всегда относились с одинаковым презрением, т. к. и он, и я считаем, что подлинный брак есть брак духовный». Относимся, прошу заметить, и – всегда относились. Это, может быть, не совсем верно по отношению к Бердяеву, с которым, похоже, все еще сложнее.