Игорь Безрук - Лехнаволокские истории [СИ]

Но то было в прошлый раз. Сегодня же, как назло, ничего подходящего нет. Конечно, если бы как прежде собирал все подряд, и сейчас набил бы полную сумку, но, прельщенный последней находкой, он больше не тратил время и силы на поношенное, теперь непременно хотелось вещей нестарых, ну, один-два раза надеванных, такие попадаются, он убедился, да и уверовал отчего-то, что жены и любовницы новоявленных богачей меняют наряды по три раза кряду и больше месяца одну вещь не носят. Куда они деваются? Уходят на городскую свалку, не иначе.

Женька копается в куче, наверное, с полчаса, не меньше, — и ничего. Идет дальше, погружается в следующую — и снова ни одной приглянувшейся вещи. Неужели он стал так привередлив?

Неподалеку замечает склонившуюся фигуру. Конкурент? Одет хуже Женьки, неряшливо, в драных лохмотьях. На голове крупная мятая шляпа.

Но что это? Женька глазам своим не верит: оборванец забуривает руку в ворох одежды, выуживает оттуда какую-то тряпку и — о, Боже, — взмах руки, и тряпка, взлетев в воздух, превращается в бабочку! Самую настоящую бабочку!

Женька поражен, он приближается поближе, подходит к нищему и обнаруживает, что лохмотья его — ничто иное, как крылья, только не белоснежные, как у ангела, а коричневые, изрядно потрепанные, поникшие вдоль его сутулой спины.

— Кто ты, чудной незнакомец? — спросил Женька.

— Я ангел небесный, — безмятежно ответил, не оборачиваясь, нищий, продолжая взметать к небу из вороха хлама бабочек.

— Ангел небесный, — восхищенно, как завороженный, повторяет вслед за ним Женька. — А что же ты делаешь здесь? — спрашивает удивленно. Но ангел больше ничего не отвечает, выпрямляется, вскидывает крылья, огромные коричневые крылья и взмахивает ими неторопливо, легко — раз, другой, третий…

— А я кто? — спрашивает Женька.

— Ты бабочка, — отвечает ангел, не размыкая уст.

«Бабочка», — повторяет про себя Женька, роняет набитую пустым барахлом сумку и пытается также взмахнуть своими руками-крыльями, но у него взмаха не получается: на его крыльях висят какие-то тряпки, кофточки, штаны, лифчики, рубашки, шнурки и тесемки.

— Почему же я не лечу, ангел? — испуганно спрашивает тогда Женька, и ангел также молча отвечает:

— Потому что не можешь отринуть всё, потому что привязан крепко…

И все удаляется от Женьки и удаляется, летя прямо на яркое-яркое солнце.

— Но я хочу с тобой, ангел, — начинает умолять его Женька, но больше не получает ответа: ангел совсем растворяется в слепящих лучах. Тогда Женька сникает, глядит на свои крылья, а вместо них видит прежние руки, сжимающие лоскуты рваных выцветших тряпок…

К приезду Казаряна Резник с Малым уже слонялись по даче в рабочей форме.

— Едем сразу на фирму, — сказал Казарян, как только они забрались в его «джип». — Возьмем грузовик и закидаем в него все, что нужно здесь на понедельник. Закрою вам по полтиннику. Работы немного.

Ребята обрадовались: девять долларов за два часа — нормально.

— И насчет завтра. Как договаривались, заеду за вами утром, вывезу в порт, посажу на катер в Кижи, а там уж сами.

Это еще больше понравилось ребятам.

Лехнаволок промелькнул незаметно. На понтоне Казарян чуть притормозил, медленно перевалил через железный выступ посередине.

По сути, для Николая с Виктором это была их первая большая поездка в город. Они с интересом озирались по сторонам. Подогревая их любопытство, Казарян катил по самым примечательным улочкам Петрозаводска. С Соломенского шоссе свернул на набережную Наркауса, продемонстрировал помпезный Дворец культуры, вывернул у Вольной церкви, добрался до площади Ленина, где уже десятки лет вождь мирового пролетариата крепкой хваткой сжимает окаменевшую от времени зимнюю шапку, проколесил, не торопясь, по проспекту Маркса к финскому драмтеатру и вырулил на улицу Правды. Отсюда к его офису было рукой подать.

Резника, привыкшего уже к модной перестроечной тенденции возвращать улицам их прежние, дореволюционные названия, удивило обилие табличек с известными фамилий советской эпохи — Луначарского и Куйбышева, Урицкого и Володарского, Розы Люксембург и Карла Либкнехта…Председатель мало кому известного Олонецкого губкома и тот нашел себе теплое местечко в блистательной когорте. Замечательной личностью, чей дом пока остается музеем, оказался даже машинист паровоза, дважды исхитрившийся нелегально перевезти вождя пролетариата через финскую границу.