Игорь Безрук - Лехнаволокские истории [СИ]

Дед Митрофан поднялся со скамьи и пошел к дому. Как всегда, придержав калитку, подумал о том, что надо бы поправить пружину, так как сильно тугая, бабе открывать тяжело. Подумал, но и в этот раз не стал ничего делать: его занимали мысли о внучке. В который раз она не приехала. Не случилось ли что?

По Варваре, матери Лидии, Митрофан горевал долго. Уж очень сильно ее любил. И тем больнее ему было, когда Степан Синюшкин бросил беременную Варвару и укатил с прежней продавщицей сельмага куда-то в Архангельскую область.

Варвара сразу осунулась, сникла, за домашнюю работу почти не бралась. Так сильно прикипела? Когда накатывало, бросала все, даже недостиранное белье, забивалась в угол своей небольшой комнатушки и плакала. Плакала и ночью, всхлипывая в подушку.

Когда это случалось, Митрофан не спал всю ночь, толкал в бок свою Авдотью:

— Поди, успокой.

И даже если умолкали тяжкие стоны Варвары, долго еще ворочался, пока не забывался под утро с первыми криками петухов.

То же самое происходило на ферме, где она работала. Варвара то уходила с головой в работу, не замечая времени, то неожиданно бросала дойку и втупившись в одну точку, замирала.

Бабы бранили ее, окликали, пока Варвара медленно выходила из оцепенения.

Степку считали в деревне видным парнем. Многие девчата даже соседних поселков неравнодушно косились на его вихрастый чуб и выразительные глаза, и Степка пользовался этим, беспутствовал напропалую. А когда деревня прослышала, что он загулял с Варькой, дочкой Авдотьи Прохиной, о которой мало кто говорил, так как она была не на виду, все удивились. Иные даже позавидовали:

— Ишь, Варька. Тихая, тихая, а такого парня опутала.

Один Митрофан не радовался: не выносил подобных вертухаев. А после того, как Степан оставил Варвару, заговорили иначе:

— Дура-то, дура, такого парня не уберегла. Чего девке надо, сам черт не поймет.

Все это выслушивал Митрофан, и сердце его сжималось от боли. Однажды даже из-за этого сильно вспылил и подрался со своим старым дружком, Иваном Громовым. Но друзья есть друзья: сегодня поссорятся, завтра помирятся. Только после того случая Громов больше Варвару недобрым словом не упоминал, наверное, понял-таки, как дорога Митрофану дочь…

Калитка громко хлопнула, отпущенная в задумчивости стариком.

«Все-таки тугая пружина», — подумал дед Митрофан снова и побрел в сарай за инструментом.

Взяв молоток и гвозди, вернулся обратно. Чуть ослабил пружину, прибил ее ближе к краю, чтобы стала податливее. Попробовал несколько раз открыть. Теперь калитка распахивалась легко и больше не хлопала так громко, как раньше.

— Ремонт, что ли? — услышал дед Митрофан знакомый голос.

— А-а, ты, Пашкин.

— Я это, я. Будто не узнаешь? — Пашкин бродил по поселку в поисках выпивки.

— А что мне тебя узнавать? Почти каждый день тебя вижу.

— Где же каждый день? Это раньше каждый день, а теперь ты на пенсии, стало быть, человек оторванный.

Дед Митрофан нахохлился. Он и так едва терпел этого пройдоху, почти никогда не заводился с ним, но в этот раз оставить уколы Пашкина без ответа не мог принципиально.

— Сам ты, Пашкин оторванный. Я, может, только на пенсии и приколотился-то.

— Вот-вот, приколотился. Приклеился к юбке Авдотьиной. А от жизни — оторвался. А она-то, шальная, кипит, кипит!

— Да вижу, как она у тебя кипит: уж и дня без бутылки не можешь.

— Жизнь, дядя Митрофан, такая. Вот, постояльцев взял. С Украины. Слыхал? На лес приехали, а им от ворот — поворот. Ванька Чумаченко, друг твой.

— Да он мне такой же друг, как и ты. Ступай уже, куда шел, не изматывай.

Пашкин лукаво посмотрел на деда Митрофана и не удержался, чтобы не спросить:

— А сто грамм не нальешь, все ж соседи вроде?

Но дед Митрофан и не думал угощать Пашкина.

— Иди уже, не до тебя сейчас!

На душе и так кошки скребут, а он еще, черт лысый, подначивает: на пенсии, от жизни оторвался… Да если б он знал, что вся жизнь его была в Лидии, с самого рождения ее…

В тот день ничего особенного не произошло. На первый взгляд все шло своим чередом. Утром Митрофан ушел на тракторную, Варька на ферму, Авдотья осталась на хозяйстве. Да и день прошел нормально. Обедали в поле, всей бригадой. Оно как на природе, то и аппетит иной — зверский. Вернулся домой затемно, солнце давно село. Глядит — Авдотья сама не своя.

— Что? — только и спросил тогда Митрофан, хотя и догадывался уже — что-то с Варварушкой случилось.