Михаил Шифман - Рукопись, которой не было [Евгения Каннегисер – леди Пайерлс] [litres]

– Да, мне уже об этом говорили. С ним надо что-то делать. Если ничего не менять, ситуация не сдвинется с мертвой точки.

Март 1942 г.:

Дорогая Женя!

По дороге из Чикаго в Нью-Йорк мне удалось выкроить день и заехать в Торонто. Еще из Чикаго я позвонил Сандерсонам, «приемным родителям» Габи, и договорился о встрече, как только приеду в Торонто. Габи лежала в кровати с простудой. Она выросла и стала очень симпатичной девочкой, но потеряла часть своего детского очарования. Рот у нее по-прежнему не закрывается, она болтает и хихикает без устали, даже простуда ее не останавливает. Габи поднабралась американского акцента и уличных слов, которые она мне с гордостью перечислила одно за другим. Она сказала, что называет Пудингом дочь «приемных родителей» Нэнси, потому что она толстая. Забавно, что Габи полюбила шутки. Она прочла все книги, которые мы ей послали, и много других из школьной библиотеки: множество приключенческих романов, слушает детские передачи по радио. Мое появление ее невероятно возбудило. «Как ты изменился!» Скорее всего, это означает, что она начала меня забывать. К моему удивлению, господин Сандерсон оказался намного моложе, чем я думал. Веселый и приветливый, хотя и не такой успешный предприниматель, каким он представился в своем первом письме. Мне очень понравилась госпожа Сандерсон. Она очень умна, но при этом совершенно не зазнается. Нэнси весь день была в школе, и я поговорил с ней лишь десять минут перед сном. В тот вечер была ее очередь принимать ванну, и она тщательно к этому готовилась. Из этого я понял, что им приходится принимать ванну по очереди, но не понял, каково расписание. Дом Сандерсонов расположен на окраине Торонто, еще несколько домов – и начинается сельская дорога. Она не столь плоха, как наше шоссе на Ковентри, но близко к этому. Дом не такой большой, как мы думали, а сад примерно как наш.

На обед госпожа Сандерсон и госпожа Джефкотт («приемная мама» Рони) пригласили меня в ресторан. Туда же подъехал господин Джефкотт. Он выглядит старше своего возраста. На фотографии он был более симпатичным, чем в жизни. Но очень интеллигентный и добрый. Потом они отвезли меня к Рони, который обнял меня, взял за руку и показал мне свою комнату и все игрушки. Он сильно вырос, стал более чувствительным и выучил много новых слов. Но в остальном не изменился. По секрету он сказал мне, что госпожа Джефкотт три раза его отшлепала: однажды – когда он перебежал дорогу в неположенном месте, второй раз – когда он выскочил на улицу под дождь и промок до нитки, а почему в третий раз он забыл. Он вовсе не жаловался, а, скорее, гордился собой. Он попросил меня вместо книг присылать игры.

В столовой для гостей нам подали мороженое. Рони съел огромную порцию, как в былые времена. Госпожа Джефкотт меня очаровала.

Поскольку я обязательно приеду в Торонто еще на два-три дня, у меня будет возможность получше познакомиться с «приемными родителями» и понаблюдать за детьми.

Люблю тебя,

Март 1942 г.:

Дорогая Женя!

Твоя поздравительная телеграмма меня очень обрадовала и подбодрила. Я хорошо помню «тот» день в Ленинграде, 15 марта 31-го, когда мы поженились. Но ведь одиннадцать лет – не круглая дата. Давай заключим пари: дотянем ли мы до пятнадцатой годовщины, или у тебя лопнет терпение раньше?

Из Нью-Йорка я съездил в Принстон, который сейчас прямо на глазах превращается в Мекку теоретической физики (спасибо Гитлеру, ха-ха). Меня позвал к себе мой бывший ментор Вольфганг Паули. Ты ведь его не забыла? Паули явно хотел, чтобы я провел в Принстоне хотя бы несколько дней. У меня сложилось впечатление, что в научном плане он чувствует себя там одиноко. Почти все его друзья и коллеги так или иначе занимаются военными делами, а из-за его проблем с паспортом… Кстати, о паспорте. Паули очень обижен на свой институт в Цюрихе (с плохой столовой, куда ты вечерами заходила меня встречать, помнишь?). После аншлюса Австрии Паули автоматически стал немецким гражданином (как и Отто Фриш). Ходили страшные слухи, что Швейцария выдаст Германии немецких евреев. Паули дважды посылал прошение о швейцарском гражданстве, и дважды – отказ. Родной институт его не поддержал. В конце концов он был вынужден уехать в Америку. Они с женой опоздали на последний самолет из Лугано (Италия закрыла свое воздушное пространство). Паули решили рискнуть и добираться до Лиссабона «по земле». У них была французская виза, но, пока они собирались, то да се, правительство в Париже пало и север Франции оккупировали. Формально юг остался свободным, но Паули не был уверен, что вишисты пропустят его со старой визой.