Михаил Шифман - Рукопись, которой не было [Евгения Каннегисер – леди Пайерлс] [litres]

Почему-то Руди согласился со мной, не думая о том, что через полгода нас уже в Манчестере не будет. А может быть, он и думал, но не хотел со мной спорить. Мы нашли подходящий дом с садом в хорошем районе, месячная плата была разумной. Дом нуждался в покраске. Я сама покрасила комнаты и кухню. Помню, что кухня получилась оранжевой и радовала глаз.

Тем временем прошел почти год с того момента, как Капица покинул Мондовскую лабораторию, оставив ее на попечение Резерфорда. Как он тогда считал, ненадолго. Когда Резерфорд понял, что Капица из Москвы не вернется, он принял трудное решение. Формально он взял на себя руководство лабораторией магнетизма и низких температур, назначив Кокрофта своим заместителем. Кокрофт занимался всеми практическими вопросами. В то время Мондовская лаборатория, построенная Резерфордом специально для Капицы, была лучшей в мире по этой тематике. Резерфорд же добился разрешения разделить зарплату Капицы на две части и на эти деньги нанять в лабораторию двух молодых физиков – одного теоретика и одного экспериментатора.

Так случилось чудо – Руди пригласили в Кембридж. Когда Руди сказал мне об этом вечером, лицо его сияло. Я обняла его, поцеловала и прошептала: «Никогда в тебе не сомневалась, Руди». Кембридж был центром физического мира Англии, местом, куда стекались сильнейшие. Хотя контракт был двухлетним, зарплата была настоящая, вдвое больше, чем в Манчестере. В конце июня назначение было одобрено Королевским обществом, и мы начали потихоньку собираться. На семейном совете было решено, что рожать я буду в Манчестере, но дом в Кембридже нужно подобрать заранее. С этим заданием Руди туда и отправился. Ему удалось снять небольшой одноэтажный дом на окраине, по адресу 2 Long Road, но поскольку Кембридж небольшой город, удаленность от центра не вызывала никаких проблем. Мы прожили в этом доме два счастливых года, а потом его снял Давид Шёнберг, ученик Капицы. Позднее он купил его. Поскольку Давид стал нашим другом на долгие годы, после войны, когда он уже возглавил Мондовскую лабораторию, мы часто бывали у него в гостях и, глядя на знакомые стены, всегда вспоминали: «А помнишь, Руди, вот тут Габи чуть не вывалилась из окна…»

Восьмого сентября 1935 года родился наш малыш Рони (вообще-то, Рональд, но и мы, и все остальные всегда звали его Рони). В середине октября мы переехали в Кембридж.

Родом Давид был из русско-еврейской семьи. Он был четвертым из пятерых детей Исаака и Эстер Шёнбергов. Исаак с семьей приехал в Лондон из Петербурга в июле 1914 года для работы над диссертацией по математике. Изначально он предполагал, что будет содержать семью и платить за обучение из своих сбережений в России. Но 28 июля 1914 года началась Первая мировая война и сбережения в России оказались недоступными. Ему пришлось оставить учебу и искать работу. Так он оказался в лондонской компании Маркони. Английское телевещание, которое началось примерно в то время, которое я сейчас описываю, было его детищем. За это тридцать лет спустя, в 1962 году, Исаак был возведен в рыцарское достоинство королевой Елизаветой. Его следовало называть сэр Исаак, так же, как и Ньютона.

Исаак и Эстер были религиозными (в отличие от нас) и ходили в лондонскую синагогу. На Рош ха-Шана и Песах вся большая семья собиралась у них за столом. В семье Исаака Шёнберга говорили по-русски. Давид тоже говорил по-русски, но постепенно стал русский язык забывать. Когда мы познакомились, он попросил меня, чтобы я с ним говорила только по-русски.

Давид был типичным еврейским вундеркиндом. Когда он окончил Кембриджский университет в 1932 году, ему только исполнился 21. Капица, у которого был нюх на талантливых людей, сразу же взял его в аспиранты.

Сейчас не помню, встречал ли Руди Шёнберга в 1933 году. Думаю, что если и встречал, то вряд ли обратил на него внимание. Но когда мы приехали в Кембридж во второй раз, теперь уже на два года, знакомство было неизбежно. После того как Капицу не выпустили из Москвы, Давид остался без научного руководителя. Для научных обсуждений он заглядывал по очереди ко всем профессорам Мондовской лаборатории. В один прекрасный день заглянул он и в кабинет Руди. Выяснилось, что у них много общих научных интересов.

Давид был последним западным физиком, вернувшимся из СССР после начала Большого террора. Именно он привез горькую весть об аресте Ландау. У меня на столе лежит небольшая заметка, написанная Давидом «для памяти». Думаю, будет лучше, если я просто процитирую несколько абзацев: