Михаил Шифман - Рукопись, которой не было [Евгения Каннегисер – леди Пайерлс] [litres]

Дорогой Руди! Я пишу тебе из лаборатории. Вот здорово! Ехать в санаторий мне пока не разрешила комиссия. Никакого отпуска. У меня все еще температура по вечерам, около 37,8, но по утрам уже только 37,2. Я стараюсь работать понемногу – болеть такая скука. Если температура повысится, мне дадут отпуск дней на десять, и я поеду в санаторий. Мой дорогой, дорогой, дорогой, за последние четыре дня я написала тебе десять писем, но все в уме. Это одиннадцатое. Зато я послала тебе телеграмму. Надеюсь, ты догадался, что это от меня, – у меня не хватило денег на подпись. Остался всего месяц, но мне хочется, чтобы ты пришел ко мне сегодня. Может быть, я встречу тебя на вокзале? Напиши, что ты об этом думаешь. Руди, спасибо тебе за письмо. Целых четыре страницы любви! Когда я получила его и прочла, думала, что взорвусь и разлечусь на тысячу частей.

Дорогая девочка! Я был так рад получить от тебя телеграмму. Разумеется, я понял, что она от тебя. Или ты думаешь, что я решил, что она от госпожи Френкель? В субботу мы были в горах, в Давосе. Я, Валлер и Дау. И еще, Дау и я послали нашу статью Бору. Он долго не отвечал, а потом написал, что не согласен ни с чем. Поэтому я решил съездить в Копенгаген и поговорить с ним. Приеду туда 22 февраля и пробуду неделю. Это меняет все дорожные планы. Вместо поезда через Берлин я отправляюсь на пароме из Копенгагена в Гельсингфорс через Стокгольм, а оттуда на поезде в Ленинград. Встретимся 3 марта!

Мой дорогой Руди! Позади меня печка, в которой потрескивает горящий уголь. За окном так холодно, что центральное отопление не справляется. Мне нравится смотреть на вспыхивающие огоньки в печи; мне видятся города, замки, корабли, появляющиеся и исчезающие. У печи только хорошие мысли приходят в голову. Мне бы так хотелось, чтобы ты был рядом, просто бы стоял молча.

Женя! Я чудовищно устал, не знаю почему. Вчера катался на лыжах с Дау, Валлером и Мочаном (хороший химик). Мое мастерство возрастает. Даже Дау кое-чему научился. После возвращения Ландау соблазнил нас пойти в кино. Ему невозможно отказать. Было бы прекрасно, если бы ты встретила меня на вокзале в Ленинграде. Боюсь, правда, что Дорфман, Бронштейн и другие тоже будут там. Очень хорошие люди, но… Дорогая, я сейчас пойду в свою комнату. Вдруг там лежит письмо от тебя. Пришли мне список того, что я должен привезти (кроме банана и шоколада). Мы будем вместе два месяца, даже не верится.

Дорогой, это последнее письмо, которое ты успеешь получить до отъезда. Последний раз пишу на конверте адрес Gloriastrasse 35. Наконец-то мне разрешили отпуск и дали путевку в Дом отдыха ученых в Петергофе. Забыла бумагу дома, поэтому пишу на клочках. За окном снег, прямо перед моими глазами качаются на ветру заснеженные ели. Вдалеке лают собаки. Я слышу, как дворник пилит дрова. Лежу на веранде в меховом мешке, да еще и под одеялом. Снаружи только мои глаза, нос и правая рука, которой я пишу. Приехала вчера. Прекрасный белый дом посреди леса. Стены комнат украшены полированными деревянными панелями примерно мне по грудь, а над ними дамасская ткань. Ты, конечно, не знаешь, что это такое. Ее еще называют дамаст. Она с рисунком из цветочных узоров, образованных атласным переплетением нитей на матовом фоне. Fabelhaft. Я уже не говорю о мебели. Всё в том же виде, как оставили хозяева в 1917-м. В моей комнате еще две женщины, одна из них храпит, но не громко. Вынести можно. Пока еще ни с кем не познакомилась, кроме врача, который меня вчера осмотрел. Ко всему прочему он нашел у меня эндокардит. Если так пойдет дальше, придется впасть в меланхолию. На сегодня намечена танцевальная вечеринка. Ура! Чувствую себя гораздо лучше. Даже хорошо, что мы сейчас в необычной среде – ты в Копенгагене, а я здесь. Так будет легче. Не знаю, смогу ли встретить тебя на вокзале. Возможно, 3 марта я еще буду в Петергофе. Привези, пожалуйста, немного сыра и колбасы для родителей. Крепко целую.

Последнюю неделю февраля я считала дни до приезда Руди. Температура пришла в норму, но меня все равно слегка лихорадило. Руди опоздал на день – ледокол из Стокгольма не смог пробиться в Хельсинки из-за толстого льда в Финском заливе. Тот год был холодным. Пришлось вернуться и искать обход.

Я еще была в Петергофе. Это даже хорошо, потому что на вокзале его сразу взял в оборот Яков Григорьевич Дорфман, сотрудник Якова Ильича Френкеля, в то время находившегося в Миннесоте, в Америке. «Итак, – сказал Дорфман – мы хотим большой курс лекций по квантовой физике твердого тела, и чтобы вы прочли его на русском языке!»