Джулианна Маклин: Цвет неба

– Наверное, за сорок минут может произойти многое.

Я не знала, должна ли я рассказать отцу о том, что испытала тогда. Я до сих пор не была уверена, что все это не было плодом моего воображения.

– Можно попить? – спросила я. – У меня совсем пересохло во рту, а голова ужасно болит.

Папа отправился в туалет, налил воды из-под крана и вернулся с бумажным стаканчиком и соломинкой, которую поднес к моим губам. Я подняла голову, отпила немного и откинулась на подушку.

– Спасибо.

Внезапно почувствовав сильную усталость, я закрыла глаза.

Передо мной появилась Меган – в дверях маминого дома. Со мной все отлично, – сказала дочь, – бабуля хорошо за мной присматривает…

Вдруг я ощутила странное спокойствие и подумала, что уже оказалась в раю или где-то между раем и своим прежним миром.

Открыв глаза, я посмотрела на отца:

– Я рада, что ты здесь. Это так важно для меня.

– Конечно, я здесь, – ответил он, почти улыбаясь, садясь обратно в кресло. – Я знаю, что я был тебе не лучшим отцом, Софи, но я просто не вынес бы, если бы тебя не стало. Ты и Джен… Вы – все, что у меня есть.

Я сжала его руку.

– Но ты был лучшим отцом. Я тоже виновата, потому что и я была не лучшей дочерью. Непослушной и упрямой, и, думаю… после того, как умерла мама… мы с тобой просто отдалились друг от друга.

Папа опустил голову и кивнул.

– Почему мы никогда не говорили о ней? – спросила я.

Отец отвел взгляд и с мгновение молчал, обдумывая вопрос.

– Наверное, мне было слишком больно о ней говорить, поэтому я подумал, что было бы лучше этого не делать, – наконец произнес он. И снова посмотрел на меня. – И я винил в том, что с ней случилось, себя. Я думал, что во всем виноват только я один, но не хотел признаться в этом вам с Джен. Я боялся, что вы меня возненавидите.

– Но в чем ты виноват? Мама же погибла в авиакатастрофе.

Папа тяжело вздохнул:

– Мы тогда поругались. Она хотела поехать в Чикаго на машине, но тогда ее не было бы целую неделю. Я не хотел, чтобы она уезжала – никогда не хотел, – и твоя мать придумала компромисс: решила лететь самолетом. Тогда вся поездка заняла бы не больше суток.

Я с беспокойством сглотнула. Неудивительно, что после этого папа был таким замкнутым. Он так долго пытался в одиночку справиться с бременем вины.

– Расскажи мне об этом, – попросила я его продолжить. – Никогда не могла понять, почему она все время ездила в Чикаго одна. Даже много лет спустя я думала, что у нее был там с кем-то роман. Я как-то слышала, как вы из-за этого ругались. Знала, что ты этих поездок не одобрял.

Я замолчала.

– Но у нее ведь не было никакого романа, или был? – произнесла я наконец.

– Нет, – ответил папа. И отвернулся. Я провела ладонью по его щеке и тихо сказала:

– Все нормально, пап. Теперь ты можешь сказать мне правду. Я уже взрослая. Я смогу ее принять.

Но он все равно не отвечал мне. Его глаза были опущены, и я озвучила правду за него:

– Я ведь тебе не родная дочь, да?

Сглотнув, отец покачал головой.

Я почувствовала огромное чувство облегчения.

– Я всегда знала, что мама уже была беременна, когда ты женился на ней, – сказала я. – Но этот ребенок, то есть я, – ведь был от кого-то другого, да?

Папа поднял на меня полные страдания глаза, из которых лились слезы, и его взгляд выражал бесконечное сожаление.

– Я знаю, как это выглядит со стороны, Софи, но все было не так. Твоя мать очень любила этого человека и вышла бы за него замуж, если бы он внезапно не погиб, дорогая. Вот почему каждый год в ноябре Кора ездила в Чикаго. Она ездила к нему на могилу. Прости. Я должен был тебе рассказать давным-давно.

– Все хорошо, папа, – сжала я его ладонь. – Я счастлива, что узнала об этом сейчас. И то, что ты сделал для мамы, – то, как ты любил ее все эти годы, как заботился о нас… Ты был для нее героем. И для меня тоже. И всегда будешь героем.

Папа привстал, заключил меня в объятья и сказал, что очень меня любит.

Какая бы сильная холодность ни была в наших отношениях до этого, она исчезала. Я чувствовала глубоко в душе, что могу его понять. Чувствовала, что мы с отцом стали ближе.

– Знает ли Джен, что мы не родные сестры? – осторожно поинтересовалась я, как только папа снова сел в кресло.

– Нет. Я никогда никому не говорил об этом.

– Ну, думаю, нам надо ей рассказать. Я знаю, что она поймет, когда узнает все детали, – решила я.

Все еще не отпуская мою ладонь, папа вдруг нахмурился и отстранился.

– Что случилось? – спросила я. – Ты не хочешь, чтобы я ей рассказала?