Роман Шмараков - Автопортрет с устрицей в кармане [litres]

– Кажется, это соображение не в пользу патентованного средства, – заметил Роджер.

– Не мешай… И что она сама видела его картину у миссис Мур на стене в общем зале, и хотя цвета уже не те, все равно видно, что рисовал человек понимающий: двое мужчин в меховых шапках беседуют на открытом воздухе, а у них за спиной развалины, все в плюще…

– Приют мышей летучих, – сказал Роджер.

– …и еще там бархатная занавесь, большая книга, открытая на середине, орех и разрезанный лимон с толстой кожурой, какие хороши для имбирного мармелада… О, мистер Годфри! Скажите, вам нигде не попадалась розетка с вареньем из айвы?

– Нет, – сказал антикварий, – но если бы я хотел ее встретить, то начал бы с наиболее вероятных мест. Прежде всего кухня…

– Нет, я не это имела в виду… Я шла по дому с розеткой, в какой-то момент поставила ее и теперь не могу вспомнить где.

– Ах, вот что, – сказал мистер Годфри. – В таком случае вам стоило бы вспомнить в подробностях, какой дорогой вы шли по дому.

– Гулять среди воспоминаний, – многозначительно сказал Роджер. – Но не погружаться в них, потому что это дело гибельное, а только найти варенье и сразу вернуться.

– Мне кажется, я была везде, – призналась Джейн, на лице которой читались тщетные попытки пройти по дому без розетки.

– В таком случае посмотрите на вещи с другой стороны, – предложил мистер Годфри, которого это явно забавляло. – Взгляните на все хозяйским глазом. Вспомните поверхности, на которых вы могли поместить розетку без вреда для обеих участвующих сторон.

– Джейн, – предостерегающе сказал Роджер, – пока ты не начала всерьез вспоминать поверхности, расскажи, заклинаю, чем там кончилось дело с миссис Хислоп и пахучими картинами, потому что негоже бросать то, что хорошо начато.

– Ну да, – сказала Джейн. – О чем я?.. Орех и лимон. Так вот, если Эмилия хочет быть на месте этого художника, а не всех остальных, что стояли там, словно потерянные, у своих картин, она должна довериться ей в этом, как и во всем другом. Кончила миссис Хислоп тем, что сходит за корицей сама, потому что знает, где в Бэкинфорде надо ее покупать, и потому что по дороге ей наверняка придет в голову что-то еще, без чего нельзя обойтись. Так вот и вышло, что она отсутствовала все это время и вернулась, только когда…

– Да, именно это она и рассказывала инспектору, – сказал мистер Годфри. – С прибавлением своих соображений, их у нее много. Она считает, что если происходит что-то дурное, в нем непременно замешана Энни, и пытается внушить свое убеждение инспектору. Средства, которыми она этого добивается, отдают готической словесностью. Хотя там и не дошло до порочных монахов, я уверен, они возникнут, если инспектору заблагорассудится возобновить эту беседу. Впрочем, вы правы, мистер Хоуден, сейчас хорошо бы прогуляться.

– В саду вы можете составить общество мисс Робертсон, – предупредил Роджер. – Она бродит где-то там, по пещерам и боскетам.

– Тогда я, пожалуй, пойду в курганы, – сообщил мистер Годфри. – Где вереск колеблется на ветру. Если что-то понадобится, вы знаете, где меня найти.

И он вышел в сад.

– Если не считать базилика и муравьев, не могу сказать, что узнал что-то новое, – промолвил Роджер. – Кстати, а о чем вы беседовали с инспектором? Он ведь с тобой говорил?

– Да, мы с ним разговаривали здесь, в галерее, – начала Джейн. – Я сказала ему, что я племянница покойного сэра Джона, что он всегда звал меня в Эннингли-Холл погостить и всегда был со мной добр, и тетя Хелен тоже; думаю, они скучали, потому что Генри вечно пропадает где-то. После их смерти я иногда приезжаю сюда, потому что люблю это место. Генри не отказывает мне в гостеприимстве. Потом инспектор спросил про Эмилию; я сказала, что она из Бэкинфорда и прожила там всю жизнь, что она осталась сиротой, когда ей было десять, и жила у тетки, а сэр Джон, знавший ее отца, поддерживал ее и любил, как родную дочь, так что она больше времени проводила здесь, чем дома; что года полтора назад она всерьез увлеклась живописью и наконец на этой неделе решила показать кое-что из своих работ друзьям и знакомым. Мы помогали ей все устроить; она очень волновалась, и от этого ей приходили неожиданные мысли. Она решила, что галерею надо украсить чем-нибудь уместным и что уместное наверняка есть вон в том чулане. Сколько я себя помню, я никогда не видела его открытым. Может быть, он вообще не открывается. Но ей хотелось там покопаться, и я обещала ей привести кого-нибудь, кто поможет нам отодвинуть шкаф. И я ушла.