Роман Шмараков - Автопортрет с устрицей в кармане [litres]

– Значит, ты не зря съездил.

– Масса впечатлений, – подтвердил Роджер. – Я сделал кучу выписок. Жаль только, с ними нельзя справиться. Некоторые подробности, гм, пропали безвозвратно.

– Ты их потерял, – догадалась Джейн.

– Конечно, нет. Они всегда были при мне. Просто моя записная книжка, как бы это сказать, немного подмочена. Боюсь, эти люди из «Ежемесячного развлечения» будут несколько разочарованы. Они уже звонили вчера и спрашивали, когда ждать первый очерк.

– И поэтому ты…

– Ну конечно, нет!.. У меня были другие причины. Здесь ведь полон дом людей, неравнодушных к искусству. Кстати, кто это гремит там наверху?

– Наверное, Энни. Мисс Робертсон после беседы с инспектором ушла к себе. Инспектор в библиотеке – должно быть, разговаривает с викарием. А мистер Годфри не знаю где.

– Как быстро появился этот инспектор. А Энни – это здешняя горничная? Такая рыжая?

– Рыжая – это предыдущая Энни, ты редко здесь бываешь. Да, на удивление быстро, я и не думала, что так бывает… Господи…

– Он внушает уважение, – быстро сказал Роджер, – хотя выглядит очень молодым. Следствие в надежных руках. Надеюсь, он был аккуратен с мисс Робертсон, ее ведь трудно будет успокоить, сколько я ее помню.

– Да, он был очень учтив, он даже за весь разговор ни разу… – сказала Джейн и осеклась.

– Ну-ну, – с интересом сказал Роджер. – Продолжай.

– Ну ты же знаешь, – неохотно начала Джейн, – наш дом очень старый…

– Неравномерно старый, – уточнил Роджер.

– Вот именно. Он как костюм с карманами там, где их меньше всего ждешь, и непонятно, кому придет в голову что-то хранить в таких местах…

– Карманы делаются в мнемонических целях, – сообщил Роджер. – Через некоторое время человек привыкает ассоциировать с печенью две серебряные полукроны, а с сердцем – зубочистку и театральные программки; из этого происходят всякие интересные следствия. Почему ты отказываешься публиковаться? Я уверен, твой стиль понравится людям. Хочешь, я поговорю с «Ежемесячным развлечением»? Наверняка их заинтересует серия очерков из деревни, написанных наблюдательной девушкой, образованной, но не потерявшей расположения местных жителей.

– Перестань, – сказала Джейн.

– Да, конечно. Ты говорила о том, что там с инспектором и мисс Робертсон и почему ты об этом знаешь.

– Так вот, я шла мимо библиотеки и совсем не собиралась останавливаться… Но когда я дошла до статуи, которую покойный сэр Джон поставил в коридоре…

– Сатир с сорокой, – уточнил Роджер. – Я помню. Прекрасная вещь, острый стиль. Затаенный юмор и внимание к бытовым деталям.

– От сороки уже не так много осталось, – сказала Джейн. – Дело в том, что Энни…

– Нынешняя?..

– Рыжая… Впрочем, это неважно. У меня в руках была розетка с вареньем из айвы, уже не помню почему. Я же несла ее мисс Робертсон!.. Она попросила айвы. Куда я ее потом дела?..

– Найдется, – сказал Роджер. – Так что там с сатиром?

– Я пролила немножко варенья – руки дрожали – и мне пришлось поставить розетку, сходить за тряпкой и оттирать сатира и сороку. Кстати, айва удивительно хорошо смотрится на старом мраморе, а будь в ней немного больше сахара и цедры…

– Не зря я сюда приехал, – одобрительно сказал Роджер. – Ну а дальше?

– Понимаешь, дом старый, и в нем много странностей со звуками. Они то пропадают вблизи, то разносятся очень далеко. Например, если стать рядом с сатиром, замечательно слышно все, что говорят в библиотеке, а стоит отступить на два шага – и все пропадает.

– Любители органной музыки называют это «поразительным акустическим эффектом», – сказал Роджер. – Один человек таким образом узнал много лишнего в соборе Святого Павла. Потом он уверял, что это были голоса ангелов. Они советовали ему пойти в лавку Коупленда и купить сукна с гладкой каймой, пока оно еще есть. Он тогда сильно потратился.

– Я не собиралась подслушивать!.. Надо же было оттереть сатира, пока айва не въелась в него навсегда; кто знает, как мрамор реагирует на такие вещи.

– Никто тебя не обвиняет, – сказал Роджер. – Каждый на твоем месте повел бы себя точно так же. Так что там было?

– Сперва инспектор усадил ее в кресло и спросил, как она себя чувствует и в силах ли отвечать на вопросы, а мисс Робертсон поблагодарила его за любезность и сказала, что предпочтет ответить на все сейчас. Он спросил, кем она приходится хозяевам этого дома и давно ли здесь живет. Она сказала, что была подругой покойной хозяйки и живет в Эннингли-Холле, кажется, уже лет десять. «Смею надеяться, – прибавила она (я не видела ее жест, но могу его представить), – смею надеяться, я не заставила их раскаяться в гостеприимстве».