Роман Шмараков - Автопортрет с устрицей в кармане [litres]

Тут брат Жак робко спросил у г-на де Бривуа, как он думает, врет Архелай или говорит правду. Г-н де Бривуа ответил ему таким хохотом, что во всем монастыре монахи оторвались от дел благочестия и крестьяне на соседних полях подняли головы. Тогда брат Жак с нежданной решимостью заявил, что он уже путается, кто он такой; что невозможно вести хозяйство на два дома; что лучше он откажется от этих денег, потому что они мало ему помогут, когда его посадят на цепь и будут кормить через решетку; что между братом Жаком, монастырским библиотекарем, и Архелаем, князем иудейским, он во всяком случае предпочитает библиотекаря, ибо если он останется братом Жаком, то насочиняет себе столько Архелаев, сколько позволит его бедный разум, а если нет, то ему предстоит терпеть изгнание хуже того, которое они описывают. «Это значит, дорогой мой, – подытожил г-н де Бривуа, – что ты ломаешь свой магический жезл, распускаешь преданных тебе сильфов, объявляешь о намерении впредь довольствоваться добродетелями частного человека – и все это из одной боязни увидеть, как твой разум уносится от тебя в карете, запряженной улитками?» Брат Жак подтвердил, что имеет в виду именно это. «В таком случае, – отвечал г-н де Бривуа, пожимая плечами, – за тобой остается последний вымысел: будь любезен сообщить г-ну де Корвилю, который, без сомнения, сейчас нетерпеливо дожидается почтового дня, что Архелай уже не будет писать ни ему, ни кому-либо другому; а если ты передумаешь – ибо я полагаю, что твоего упрямства надолго не хватит, – то не проси меня снова помочь тебе». Брат Жак так и сделал, известив г-на де Корвиля, что попущением Божьим ларец настоятеля, по ценности своего содержимого сравнимый с Ноевым ковчегом, по неистощимости – со шкатулкой Пандоры, а по злополучию – с троянской цитаделью, прошлою ночью был истреблен пожаром, который возник неведомо от чего и погас сам по себе, насытясь драгоценною трапезой. Г-н де Корвиль пожал плечами. Он чувствовал, что горячка от него отступает, и смотрел на окружающие вещи с удивленным вниманием, как человек, вынужденный долгое время провести в своей комнате с затворенными ставнями.

Узнав об этой истории, г-н Клотар сказал, что г-н де Бривуа в сем случае поступил крайне рискованно, вынуждая г-на де Корвиля присутствовать при печальном зрелище, в то время как медики единодушно советуют прибегать к веселым. Последствия, однако, оправдывают методу, избранную г-ном де Бривуа, ибо он умел избавить г-на де Корвиля от любовных дурачеств, убедив его в том, что они представляют собою важнейшую вещь на свете, и достиг того, чего тщетно бы добивался, донимая его прогулками верхом, занимательными беседами и супом, сваренным на цикории.

– Так все и кончилось? – спросила пастушка.

– Примерно так, – сказал волк. – Теперь ты видишь, какова бывает любовь, возросшая в уединении и питаемая в тишине, и какие приходится прилагать усилия, чтоб от нее избавиться.

– Да, теперь вижу, – сказала пастушка.

– Какое прекрасное утро, – сказал Роджер. – Воробьи возятся в росе. Бочка дождевой воды сияет, как невеста с мытыми ушами. Кто бы мог подумать, что мы встретим его в таких обстоятельствах.

– Интересно, что там Эдвардс рассказывает инспектору, – сказала Джейн, глядя в окно.

– Жалуется, – сказал мистер Годфри с сухим смешком. – Недели две назад кто-то разрыл всю землю вокруг фонтана. Он не может об этом забыть.

– Так дикий пес, медведь, и волк, и вепрь и днем и ночью разрывали нивы и в королевских тешились садах, – задумчиво промолвила мисс Робертсон.

– Я думаю, – сказал Роджер, – Эдвардс спрашивает у инспектора, к чему нам здесь, за нашею оградой, блюсти закон, и лад, и соразмерность, когда наш сад, пучиной обнесенный, травою сорной полон, а инспектор ему отвечает. Там сейчас занимательно.

– Он идет, – предупредила Джейн.

– Доброе утро, – сказал инспектор, входя из сада.

– Как вам Эдвардс? Сообщил ли что-нибудь интересное?

– У него общительная собака, – сказал инспектор.

– Это Файдо, – сказала Джейн. – Если хотите завоевать его сердце, дайте ему копченой селедки, он от нее с ума сходит. Эдвардс не дает – считает, это вредно для его желудка.

– Это справедливо, – сказал инспектор. – Когда, говорите, кончается этот праздник?

– Послезавтра, – сказала Джейн. – Все позавтракают, соберутся на лужайке и начнут битву при Бэкинфорде.

– Будет много доблести с обеих сторон, – анонсировал Роджер.