Екатерина Шпиллер - Маленький памятник Эпохе прозы

Вот такая работала в нашем районе известная детская врач Софья Львовна Нейман. Ах, да... забыла сказать: по маме я - чистокровная Нейман. По папе - неизвестно, я имею в виду национальность. Мне думалось, судя по его чертам лица, что в нём намешано много кровей, но самые сильные гены оказались из "союза рыжих": рыжие кудри, ресницы, веснушки до ушей. Моя природа, вместо того, чтобы взять себе материнскую еврейскую беспримесную красоту и статность, скопировала папашу - ирландца ли, шотландца, не знаю, кого. Того, кто дедушку лопатой убил, по слухам.

Впрочем, бабуля Нейман горячо уверяла, что рыжий цвет - очень даже еврейский, мол, рыжих евреев собралось пол Израиля, и что мой папа Виктор Викторович (имя в детдоме ему дали, как часто тогда случалось, в честь победы в Великой Отечественной войне - и имя, и отчество) - типичный, настоящий, стопроцентный аид. Папа хохотал и говорил, что не возражает, мама тоже смеялась и уверяла, что ей всё равно и всегда было всё равно. А я так и не поняла: всё равно ли было бабуле с дедулей? Похоже, что не очень. Но с какого-то момента это уже не могло иметь ни малейшего значения.

Бабули и дедули не стало за два года до ухода папы, и умерли они с разницей в пять месяцев, успев прописать меня в своей квартире и всё оформить, чтобы не подкопаться никому и никогда, а "у девочки сразу своё жильё". К шестнадцатилетию я стала хозяйкой двухкомнатной роскоши в очень хорошем доме недалеко от метро "Профсоюзная". Сдалась мне эта квартира! Лучше бы бабуля с дедулей пожили подольше, подольше!

- Они очень тебя любили. Даже больше, чем меня, - тихо плакала мама на поминках. А то я не знала. Помню, как дедушка не просто громко разговаривал, а кричал... Эх, он мне тогда казался таким большим, огромным! Когда выросла, выяснилось, что роста в нём было всего 169 сантиметров. Но в моей памяти седой великан громыхал зычным басом:

- Оставьте ребёнка в покое! Корреспонденты, киношники, интервью - с ума посходили! Да, девочка - гений, но не смейте её мучить! Её надо беречь! Вы что - про вундеркиндов не знаете? Им намного проще поломать жизнь, чем любому обычному ребёнку!

Бабуля согласна кивала и в паузы, когда дедуля переводил дух, быстро вставляла возмущённое:

- Безобразие, да!

Только зря они кипятились: мои родители вовсе не хотели никакой популярности и славы, оно само так вышло. Кому-то попало в руки моё стихотворение, он его показал ещё кому-то, кто-то оказался журналистом, у которого был друг литератор... ну, и понеслось. Москва же - путь к вершителям судеб не такой уж длинный, намного короче, чем у жителей провинции. Мама с папой, скорее всего, просто не знали, как правильно реагировать, растерялись и не умели противостоять наглому наскоку прессы и дурковатой нашей творческой и околотворческой интеллигенции, обожающей на кого-нибудь молиться, из кого-то лепить идола. А уж если это ребёнок - совсем здорово, ведь прибавляются "чистота помыслов, невинность души".

И пошла писать и плясать губерния про "новое поколение, рождённое в такое время, когда всё нравственное, возможно, растоптанное безжалостными коваными сапогами прошлых годин, расцветает в детских душах, возвращаясь к нам через этих удивительных малышей гениями Цветаевой, Пастернака и других великих..." Реальная цитата из пафосной статьи в "Советской России", пожелтевшая вырезка которой с моей мордой лица хранилась у нас вместе с другими подобными публикациями в отдельной бухгалтерской папке. Тётенька-корреспондент захлёбывалась от восторга нового знания про вундеркиндов и реинкарнацию.

На перроне, в нестёртых следах Пастернака

оставляя свой след,

ты вздохнула, как будто бы внутрь простонала,

восьмилетний поэт.

Евгений Евтушенко посвятил эти строки Нике. Не знаю, читал ли он мои стихи, попадались ли они ему... Может, не понравились в отличие от Никиных?

Переживала ли я, завидовала? Нет, мне вполне хватало внимания прессы и последствий оного. В школе со мной учителя чуть ли ни на "вы" разговаривали, а одноклассники взирали с удивлением, потому что... Потому что я была нормальным ребёнком, обычной "хорошисткой" и изрядной любительницей проказ. Не вязался мой образ с "большим поэтом" в детских головах (во взрослых, впрочем, тоже). В общем, лучшие подружки быстро забывали про то что я - та самая Белла С...... Белка я, обыкновенная, свойская Белка. И слава богу!

Меня здорово огорчало, когда с приходом бабули и дедули в доме начинались трения по поводу моей "популярности". Взрослые спорили, иногда ругались, это пугало. Даже кот Фима забивался куда-нибудь подальше с глаз и вылезал из ниоткуда лишь тогда, когда всё успокаивалось. Я чувствовала себя виноватой... Лучше пусть ничего не будет - никаких фотографий в журналах и восторженных публикаций о "юном даровании", лишь бы дома царил мир без конфликтов, хотя те конфликты хорошего с лучшим были не опасные, не страшные - все родные хотели мне лишь добра. И не очень понимали, как правильно воспитывать любимого ребёнка-вундеркинда.