Леонид Пузин - Луна в Водолее [СИ]

Кружка крепкого кофе, два бутерброда с горбушей — только-только Лев Иванович почувствовал себя человеком, как тут же резко запищал домофон. Услышав «пароль», — а на сегодня Окаёмов передал через Ниночку: Луна в Водолее — Лев Иванович нажал кнопку, открывающую дверь подъезда, и вышел на лестничную площадку. Посетительницу, высокую эффектную брюнетку, лифт доставил на пятый этаж через две, три минуты после звонка. Здороваясь, Окаёмов незаметно окинул взглядом молодую красивую женщину — внешне: спокойствие, самоуверенность, едва заметная презрительная снисходительность недавно разбогатевшего человека — а внутри? Ведь что-то Елену Викторовну — так она представилась, разговаривая по домофону, — привело на консультацию к астропсихологу? Какие-то семейные — или внесемейные? — трудности?

В комнате Лев Иванович усадил женщину в огромное мягкое кресло — «от кушетки психоаналитика к креслу астропсихолога», так по поводу этого диковинного изделия мебельной фабрики «Восход» острил сам Окаёмов — спросил посетительницу, курит ли она и, получив утвердительный ответ, поставил на загодя пододвинутый к креслу журнальный столик пепельницу и положил открытую пачку сигарет «Вог».

— А вы, Лев Иванович? Курите? Или сигареты у вас только для посетителей?

— Курю, Елена Викторовна. Как паровоз. Только не сигареты. С вашего позволения…

Окаёмов достал «парадную», привезённую им из Лондона, трубку, ловко набил её и, чиркнув спичкой, сначала поднёс огонь к сигарете Елены Викторовны, а затем прикурил сам.

Ритуал совместного курения, по мнению Льва Ивановича, должен был снимать напряжение у посетительниц: и действительно, в большинстве случаев, снимал, но — не сейчас. Елена Викторовна нервничала всё заметнее, говорила о постороннем, о подруге, которая дала ей адрес бюро знакомств, о здоровье девятилетней дочери (детский ревматизм), о своём бизнесе (налоги вконец замучили), словом — о чём угодно, только не о главном, не о том, что её привело сюда. После десяти, пятнадцати минут этого спотыкающегося монолога Окаёмов понял: если он немедленно не придёт на помощь, то разволновавшаяся женщина вот-вот вспыхнет, наговорит дерзостей и уйдёт, унося смертельную обиду на незадачливого астролога. Что, помимо профессионального поражения, — ведь большинство состоятельных клиенток обращалось к нему по рекомендации своих подруг и знакомых — сулило Льву Ивановичу несколько весьма неприятных минут душевных терзаний: восходящие Рыбы, как правило, предполагают значительную эмоциональную уязвимость. Конечно, при Солнце в Близнецах в третьем доме душевные раны затягивались у Окаёмова достаточно быстро, почти не оставляя шрамов — к сожалению, это не делало их менее болезненными. И посему, дождавшись паузы, астролог попробовал отвлечь женщину, возвратясь, так сказать, «к азам»:

— Простите, Елена Викторовна, чтобы мы с вами могли разговаривать конструктивно, по существу… свой день рождения вы, конечно, знаете, а время? Хотя бы приблизительно? Утро? День? Вечер?

— Почему же — приблизительно? Знаю точно. Я родилась 28 июля 1965 года в 13 часов 10 минут.

— В Москве, Елена Викторовна?

— Нет, Лев Иванович. В Сосновке. Деревня — не далеко от Тулы. По счастью — большая деревня. Роды у моей мамы начались неожиданно, в город в больницу было никак не успеть, а фельдшерским пунктом у нас акушерка тогда заведовала. Ну, и маму — туда. Хорошо, что — днём. И не в воскресенье — Антонина Степановна оказалась на месте. А когда я родилась, новости по Маяку закончились и как раз пела Эдита Пьеха: «Вышла мадьярка на берег Дуная», — помните, Лев Иванович?

— Я-то, Елена Викторовна, помню, а — вы? Ведь в семидесятые, на которые пришлось ваше сознательное детство, пели уже другие песни. Что-то такое про велосипед, про журавлёнка-несмышлёныша, про русское поле и яблони в цвету — ну, и вообще: у природы, дескать, нет плохой погоды, всякая погода хороша… если градом выбивает всходы — ах, как рада этому душа…

— Погодите-ка, Лев Иванович! Там ведь такого нет?! Там по-другому как-то? Секундочку… «…дождь и снег, любое время года надо благодарно принимать…» Так, кажется?

— Так, Елена Викторовна. Про выбитые градом всходы в песне, конечно, нет… но ведь напрашивается — не правда ли? Это у нас на курсе — Генка Зареченский. Балагур, стихоплёт: на гитаре играл — и пел. Ну, и — переиначивал. И не только эту. Была, знаете ли, такая жутко «популярная» песня: «Партия наш рулевой». Так он и её переделал. И очень даже, стервец, — ехидно. Как это… сейчас… нет, не помню… впрочем, сейчас это уже никому не интересно. Дорулила партия, что называется, до могилы… и если бы только до своей… простите, Елена Викторовна, старею. Ну, и это… потянуло вдруг на ностальгические воспоминания…