Натан Энгландер - Ужин в центре Земли

— Так, может, это и был другой человек?

— Нет. Он, он. — Официантка приносит со стола свой телефон и протягивает ему. — Он дал мне свой номер и сказал, что не прочь как-нибудь посидеть со мной и выпить.

Z чувствует, как у него перекручивается лицо, до того удручают его ее слова.

— Да нет, ты не то подумал, — говорит она, стоя над ним. — Он чисто по-дружески. Не заигрывал, точно тебе говорю, нет у него такого интереса.

— Ты сказала ему про меня?

Z возвращает ей телефон, даже не взглянув.

— Сказала ли я ему, что собираюсь поужинать с человеком, сидевшим за столом, которого он не обслуживал, в заведении, где он проработал один день? Нет, не сказала.

— Он помнит меня, будь уверена. Он видел, как я вхожу. Я заметил, что он меня заметил! И он кому-то позвонил.

— Да-да, я убеждена, что твой обед страшно много значил. Я убеждена: он потому там внизу торчал сегодня, что хочет поблагодарить тебя за то, что ты вкушал пищу в его присутствии. Оказал ему такую честь.

— Ничего смешного. Мне необходимо знать, сказал ли он хоть что-нибудь обо мне.

— Ты серьезно? Ты что, подозреваешь, что он тоже шпион? Что он твой враг, этот официант, которого ты знать не знаешь?

— Я серьезней некуда. Вопрос жизни и смерти.

— Вот почему я никогда не завожу романов с евреями. Не потому, что их в Риме мало. А из-за этого. Из-за того, как ты себя сейчас ведешь. Вы все кажетесь такими милыми день или два, а потом сходите с катушек. Шизанутые маменькины сынки, все до одного. Это у гоев, в их семьях родители внушают девушкам, что из вас выходят хорошие мужья.

— Виноват, прости меня, — говорит Z. — Сейчас успокоюсь, — обещает он, нисколько не успокаиваясь. — Просто передай мне в точности, что он сказал. Я не шутил, когда говорил, что у меня большие проблемы.

Она глядит на него из-под сдвинутых бровей и опять садится рядом, но, отмечает Z, не так близко, чтобы соприкасаться. Официантка пересказывает ему остальное, говорит чуточку несерьезным тоном, но он чувствует, что ее словам можно верить.

— Он сказал: привет. Сказал: «Tiens, quelle surprise!» [19] Надо же, какой сюрприз! ( фр. ) Или, может быть, я это сказала…

— Кто это сказал?

— Он, — говорит официантка, подумав. — Потом я спросила, что он тут делает. Он ответил — встречается с другом, чтобы пойти в кино. Потом он спросил меня…

— Что в точности он спросил, и как он это спросил?

— Не перебивай, слушай меня. Он спросил, живу ли я здесь. Я сказала — нет. Сказала ему, что собираюсь поужинать у друга, а у него соли не оказалось. И показала ему соль, потому что не взяла пакета в магазине и соль была у меня в руке, ну, я и для смеха, что ли, решила ее продемонстрировать.

— И все?

Официантка досадливо вздыхает.

— Он мне сказал, его друг тоже живет в этом квартале. Потом спросил, в какое здание я иду, — мол, может оказаться, что в то же самое.

— И?

— Это здание. Но с другой стороны.

— С другой стороны двора? Или по другую сторону арки?

— Арки, — говорит она. — Тоже в уличной секции, но другой подъезд.

— Откуда ты знаешь?

— Ну как откуда? Знаю, потому что он меня спросил и я ему ответила, что я в уличной, но по эту сторону.

— Ответила ему?

— Это секрет? Он даже не знает, что я у тебя.

— Да, можно сказать, секрет. Был секрет.

Z встает и начинает расхаживать — ему кажется, что это поможет думать.

— Где он сейчас?

— Сейчас? Откуда я знаю? В любом случае не там, где мы расстались.

— Я имею в виду — куда он пошел?

— Никуда. К своему другу. Сейчас они, вероятно, сидят в каком-нибудь жарком французском кинотеатре и смотрят, как воздушные шарики летят через экран.

Z застывает на ходу.

— Он зашел за другом? В это здание? Звонил ему в домофон?

— Нет, конечно. Я его во двор впустила. Мы же вместе шли, соображай.

Z качает головой, ему нестерпимо горько. Из-за нее. Из-за себя. Параллельно с мрачными сценариями, которые раскручиваются в его сознании с быстротой молнии, в нем тихо нарастает сожаление, память повторяет, как в замедленном кино, движение официанткиной руки, когда она, выбегая за солью, взяла его ключи. Воспоминание добавляет к картине и его самого, он смотрит как бы сверху вниз на свою глупую, полную обожания улыбку.

А по лицу официантки, по ее вскинутым бровям, по широко раскрытым глазам он видит, что она всерьез, уже не желая подтрунивать, думает, что у него, похоже, не все дома.

Он исправит это позже, если получится. Но он уже в спальне, там хватает кожаную наплечную сумку и сует в нее самые любимые из купленных книг. Туда же запихивает непромокаемую куртку, выдернув ее из стопки одежды на дне шкафа, и все это — очень нервно, неуверенно; а официантка, теперь прислонившись спиной к массивной арке между кухней и спальней, таращится на его лихорадочную беготню.