Павел Селуков - Халулаец

— Твоя попка до сих пор стоит у меня перед глазами.

— Ты прелесть! Так вот, я беременна.

— Они там что, в «Дюрексе», с ума посходили?

— Ты обкуренный?

— Нет! Аборт.

— Чего?

— Ты должна сделать аборт.

— Я не хочу аборт.

— Как это?

— Дети прикольные. Хочу рожать.

— Дети не прикольные. Сартр не рожал, Эйнштейн не рожал, Бертран Рассел не рожал. Даже Достоевский воздерживался.

— Они мужики.

— А я кто? Я, по-твоему, кто?!

— Мужик. Но я тебе рожать и не предлагаю. Сама рожу. Будешь просто платить алименты.

— Какие элементы?

— Алименты. Отдавать половину зарплаты на содержание ребенка.

— Какой зарплаты, Оксана? Я — вор!

— Половину с делюги, значит. Да ты не парься. Я свое получу. Но если хочешь — можем съехаться. Я не против.

— Я... Я не знаю. Мне надо кое-что утрясти с «Дюрексом». Я тебе перезвоню.

Я сбросил вызов и зажмурился. Три ребенка. Три, блядь! Вчера ни одного, а сегодня три! И куда мне их девать в таком количестве? Солить? Пидорасы из «Дюрекса»! Суки, какие же они суки...

Я достал коробку с презервативами и набрал номер «горячей» линии.

— Вы позвонили в компанию «Дюрекс»...

Блядь.

— Девушка, вы там совсем охерели? У меня тут подруги в Перми толпами беременеют! Где ваше хваленое немецкое качество?

— «Дюрекс» — английская компания. Что у вас случилось? Расскажите подробнее, мы...

— Как английская, когда «Дюрекс»?

— «Дюрекс» — это составное слово. Прочность , надежность и превосходство .

— Издеваетесь? Смешно вам там, да?!

Я сбросил вызов и скукожился на диване. Мне не хватало воздуха.

Тут телефон зазвонил опять. Домашний номер, но не записан. «Идущие на смерть приветствуют тебя».

— Алло?

В трубке сопели. Сопение показалось мне знакомым.

— Зуб?

Сопение усилилось.

— Зуб, дурья твоя голова!

— Олег, я не знаю, как тебе это сказать...

— Что ж за день такой... Говори как есть.

— Я беременный. От тебя. Две полоски. Обе немецкие. Презервативы не дают стопроцентной гарантии. Аборт делать не буду. До четверга ждать не намерен. Женись на мне прямо сегодня, или я за себя не ручаюсь.

Я выдохнул и улыбнулся:

— Этот текст тебе Даша написала?

— Ага. Ржака, да ведь? Ты на громкой связи. Тут Марина, Даша и Оксана.

— Хоть одна из них беременна?

Девчонки ответили хором:

— Нет!

— И как вы снюхались?

Даша : Я же говорила, он ни хрена не помнит.

Марина : Ты нас всех вызвонил на свой день рождения, когда нажрался. Вчера ночью.

— И чего?

Оксана : И ничего. Вызвонил и перезнакомил. Предлагал жить вчетвером.

— А вы, значит, решили пошутить?

Даша : Ну, не дуйся. Мы ж любя...

— Вы у Зуба?

Зуб : У меня. Ты тоже у меня ночью был. Не помнишь?

— Неа. Есть выпить?

Зуб : Ящик пива и два флакона.

— Валите ко мне. Всей толпой. Хочу посмотреть этим стервам в глаза.

Мобильник брызнул смехом. Хорошо все-таки жить после сексуальной революции, а не до. До сексуальной революции меня бы, наверное, за яйца на столбе повесили. Я закурил и лег на подушку. Эту пьянку надо запомнить. Иначе следующее похмелье не переживу.

Я мазал отработкой оконные опалубки, поставленные на попа, когда ко мне подошел Дима. За окном плавил асфальт июль. В цеху было где-то плюс пятьдесят. По технике безопасности формовщики должны работать в касках, но в такую жару все на это забивали. Бригадир смотрел на нарушения сквозь пальцы. Ему не улыбалось стать врагом народа и получить «темную», а он бы ее получил, если б попытался напялить на мужиков каски.

Дима был в каске. Он вышел сегодня в первую смену. Я таких называю «оленятами Бэмби». Глаза напуганные, ничего не понимают, хотят постоянно спрашивать, но стесняются. А Дима вообще попал. Он выучился на социолога в Политехе, а потом долго не мог найти работу и пришел на завод. Он был приятелем моей младшей сестры. Интеллигентный такой парень. Я его отговаривал от завода, если честно. Советовал продавцом куда-нибудь пойти. У Димы язык подвешен, плюс солидное образование. А он знаете что мне сказал? Ненавижу, говорит, потреблядство. Лучше, говорит, буду рабочим, который производит реальные ценности, чем огрызком капитализма. Я плечами пожал. Принципы — это хорошо, но что с ними будет в цеху, где плюс пятьдесят, лом и лопата?

Короче, когда Дима ко мне подошел, я швабру отложил и уставился. Интересно мне было послушать его первые впечатления. Закурил даже по такому случаю (на производстве везде можно курить, как на каторге). А Дима молчит. Минуту, наверно, молчал, а потом говорит: