София Синицкая - Повести и рассказы [Авторский сборник]

— Ты должен шарахнуть его ногой, понял? Ты — атлет номер один, твоя ударная сила в ногах. Не подведи меня, голубчик, шарахни его, разруби пополам! — твердил Диего.

— Диего, а у противника Вавилона тоже будут такие страшные ножи на ногах? Что если Вавилон погибнет?

— Если он нас подведёт, мы не пойдём на Бабея. Слышишь, голубчик? Нам нужны деньги, музыка и любовь! Нам нужна победа. И нужно выпить.

И Диего начал выпивать. По дому ходили женщины, мужчины, дети, но Ганя так и не понял, кто из них внук, кто сын, кто жена, кто дядя. Все косились на Ганю, никто с ним не разговаривал, все были невесёлые, один Диего прыгал и хохотал. Пришла молчаливая женщина, шаркая старыми туфлями, поставила на стол кастрюльку с супом. Это был очень острый фасолевый суп. Потом пришёл длинный парень с горбатым носом, посмотрел на Вавилона, зацокал. Потом другой, третий, они вырастали в дверях, словно тени, — худые, в тёмных костюмах, с длинными чёрными волосами. Окружили бедную птицу и качались над ней, цокали, бубнили. Вавилон беспокойно кудахтал. Ганя хотел бы взять петуха и убежать с ним из этого мрачного дома, но тени, несомненно, настигли бы их и зарезали. Ганя вышел на балкон. Там он обнаружил двух кудрявых девочек. Они играли с куклами — на балконе было кукольное царство с пластмассовым розовым домом, посудой, мебелью и запелёнутым одноглазым медведем. Юная мать тоненьким голосом пела ему колыбельную.

Гане мучительно захотелось на Васильевский остров и в Сковородку, а вместо этого он оказался на усыпанном перьями галлодроме, который находился в прокуренном кафе, полном сомнительных личностей. Два гладиатора стояли на арене, зрители — черноволосые и черноусые мужчины — так галдели, что никто не слышал, как Ганя шипит. Вавилон сидел в своей корзине, насторожённо прислушиваясь к нарастающему гулу толпы. Дрались два петуха — чёрный и рябенький. Чёрный наскакивал на рябенького и клевал его в голову, а съёжившийся рябенький испуганно уворачивался от ударов. Движения птиц были так стремительны, что Ганя не мог точно видеть, попадает рябенькому или нет. Прошло несколько минут, Гане казалось — час. Чёрный безжалостно молотил рябенького, который не нанёс ещё ни одного ответного удара. Рябенький двигался воровато, всё старался увильнуть, кидался в ноги, будто прося пощады, потом вдруг, изловчившись, поймал голову врага своим крылом. Они замерли — рябенький клювом вверх, взывая к небесам, чёрный — вверх хвостом, с головой под мышкой у соперника. Ганя подумал, что чёрного успокоит уютная темнота, что вопли распалившихся болельщиков там станут глуше, что он, усталый, зарывшийся в перину, сейчас уснёт. Не тут-то было — петухи разбежались, и чёрный снова кинулся в бой. Рябенький понёсся вокруг арены, чёрный за ним. Ему порядком надоела изматывающая, сбивающая с боевого темпа тактика этого труса. Вдруг рябенький повернулся и клюнул чёрного в голову. Чёрный мгновенно упал, завалившись на спину и задрав — как-то дико, как-то совсем неприлично — лапы кверху. Ганя вспомнил свою механическую курочку: он, маленький, всё заводил её ключиком, заводил, она всё прыгала и клевала невидимые зёрнышки, а потом, наткнувшись на препятствие — карандаш или пуговицу, вот так же заваливалась на спину — беззащитная, неподвижная, холодными лапками кверху. Ганя её переворачивал, заводил, курочка снова оживала и весело клевала палец или перловку. Чёрного никто уже не заводил, он был абсолютно мёртвый. Его схватили за хвост и без всяких почестей, с болтающейся головой унесли с поля боя.

Ганя ломал пальцы. На доске мелком написали: «Вавилон — Англичанин». На арену вышли Диего с Вавилоном и долговязый мужик, держащий в унизанных перстнями ручищах великолепного длинношеего петуха. Диего с мужиком разошлись, как на дуэли, обменялись высокомерным взглядом, потом резко сошлись, чуть не столкнув птиц головами, отступили на шаг и поставили своих бойцов на землю. Вавилон с Англичанином топтались, присматриваясь друг к другу. Вавилон распушил рыжее жабо, на его мощных ногах блестели смертельные шпоры, глаза метали молнии. Англичанин презрительно смотрел на пышный наряд француза, его собственные хвост и крылья были коротки, а спина — ржаво-коричневая, но зато он мог похвастать длинными ногами, широкой грудью и аристократической осанкой. На его лапках тоже сверкали ножи. Петухи ринулись в бой. Зрители заорали. Диего и мужик — бледные, со стиснутыми зубами — хранили молчание, впившись глазами в бойцов.