София Синицкая - Мироныч, дырник и жеможаха

Диего разволновался, сказал, что нужно срочно заблокировать карту, но главное — не отчаиваться, что завтра они вместе пойдут к одному «очень хорошему следователю», давнему его знакомому, который несомненно распутает это тёмное дело и выведет вора на чистую воду. Троекратно облобызав удручённого Ганю, он ушёл с обещанием нарисоваться утром.

Ночью Ганя плохо спал — переживал. Гостиница была оплачена за несколько дней вперёд. Но чем питаться? И на что покупать билет на Бабея? Нужно звонить домой, волновать, просить денег, а как не хочется... Ни за что...

На рассвете раздался стук в дверь. Вошёл бодрый, сияющий Диего.

— Завтракать — и к следователю!

— Как дела у невестки?

— Какой невестки?

— Которая должна была родить.

— А, Сара! Нет, пока не родила. Я не ездил в Перпиньян. Ночевал у подруги.

За ночь Диего разжился деньгами — повёл Ганю завтракать в ресторан с белыми скатертями. Они ели яичницу, круассаны с апельсиновым вареньем и пили из гигантских чашек кофе с молочной пеной. Солнце встало, но было ещё не жарко, пели птицы, шныряли коты.

Здание полиции было обшарпанным, угрюмым. Ганю и Диего записали на приём к следователю Тапарелю, к нему уже образовалась гудящая очередь. На стульях сидели две старушки (у обеих вчера на рынке украли кошельки, но они выглядели не слишком удручёнными и живо обсуждали городские новости), а также беременная лет семнадцати и с ней молодой человек, баюкающий годовалого ребёнка. Эти трое были черноглазыми брюнетами и оказались родственниками Диего. Он к ним подошёл, стал что-то весело рассказывать и щекотать малышу животик.

В самом тёмном углу приёмной сидели нищие с собаками. Ганя их знал — они работали у приморских гостиниц, он уже пару раз им подавал. Псы были здоровые, косматые. Один безмятежно зевал, скаля пасть с сахарными клыками. Другой был беспокойным, всё поднимал свой зад, заглядывал хозяину в глаза и поскуливал. Этот его хозяин обладал примечательной внешностью — именно так Ганя представлял себе в детстве романтического пирата: загорелое лицо, на котором ветер, солнце и морская соль оставили глубокие трещины, узкий лоб, голубой пронзительный взгляд из-под низких бровей, тонкие поджатые губы, выступающий подбородок и растрёпанные космы. Словом, красавец.

Ганя провёл в участке четыре часа. Они пролетели совсем незаметно. Скучать не приходилось, перед глазами разворачивалось удивительное представление. Следователь Николя Тапарель оказался молодым ещё человеком благородной наружности, с тихим, но твёрдым голосом. Он сидел в инвалидной коляске, вид имел строгий и решительный. Тапарель принимал в кабинете. Когда обстановка в приёмной накалялась, он выкатывал из кабинета, толкая сильными руками колёса коляски, и «разбирался».

— Ранение в перестрелке? — спросил шёпотом Ганя Диего.

— Нет. Он с детства не ходит.

Беременная мадемуазель (так к ней обращался следователь — «мадемуазель») требовала, чтобы ей вернули мужа, задержанного за участие в грандиозной драке с полицейскими. Она заламывала тонкие руки, рыдала, вопила, причитала, хватаясь за свой живот, который был такой круглый, что казался приклеенным к стройному телу. Она совала Тапарелю какие-то фотографии и кричала, что сейчас приведёт свидетелей. Парень с малышом, судя по всему, брат задержанного, тоже умоляюще голосил.

Диего подскочил к Тапарелю.

— Шеф! — кричал он, — я всё видел, ничего не было, шеф! Нино сидел дома, смотрел футбол, я сам смотрел с ним футбол весь день и весь вечер! Вы меня знаете, я врать не стану!

— Месье, вы не можете здесь находиться в таком виде. Выйдите и приведите себя в порядок.

— Что вам не нравится, шеф?

— Я сказал — выйдите и приведите себя в порядок.

Диего посмотрел на свою волосатую грудь с болтающимся крестом и вышел на улицу — застёгиваться. Беременная с парнем и малышом тоже ушли. Тапарель занялся нищими. Они явились в полицию за правдой и заступничеством: водители автобусов отказались возить на работу пиратского пса, потому что он плохо вёл себя в общественном месте и не имел намордника. Нищие волновались, собаки гавкали. Следователь созванивался с автобусным парком. Суд над собакой назначили на среду. Нищие вышли на улицу.

— Вот видишь, Паскаль! Я был прав. Куда катится эта страна, где плюют на закон, на собаку, на человека! — говорил пират. Тихий интеллигентный Паскаль вздыхал и качал головой. Собаки радостно писали на крыльцо полицейского участка.