Мо Янь - Лягушки

Листовку подняла Хуан Цюя, пробежала глазами и воззрилась на тетушку. Еще раз глянула на листовку, в спрятанных за толстыми стеклами очков глазах вдруг загорелся дьявольский огонек, и она издала презрительный смешок. Тетушка рванулась вперед, чтобы выхватить листовку, но Хуан Цюя крутнулась в сторону. Тетушка вцепилась ей в халат и крикнула:

– Отдай!

Хуан Цюя дернулась, и халат с треском порвался, обнажив белую, как у лягушки, кожу на спине.

– Отдай!

Хуан повернулась, держа руку с листовкой за спиной, задрожала всем телом и стала пятиться к дверям.

– Отдать тебе? – с мрачным удовлетворением хмыкнула она. – Тебе, подлой шпионке! Любовнице предателя! Дешевке, с предателем спутавшейся! Что страшно стало? Наверное, не будешь больше предлагать свое вонючее «сирота пламенного революционера»?

Тетушка бросилась к ней как безумная.

Хуан Цюя припустила бегом по коридору с пронзительными воплями:

– Шпионку поймали! Шпионку поймали!

Тетушка бросилась вдогонку и схватила ее за волосы. Вывернув шею назад и вверх, Хуан Цюя тянула руку с зажатой в ней листовкой вперед и издавала еще более пронзительные крики. В те времена в здравпункте было два ряда помещений: впереди – амбулаторный прием, позади – служебные помещения. Заслышав крики, оттуда высыпали люди. Тетушка уже сидела на Хуан Цюя верхом и изо всех сил пыталась вырвать листовку.

Прибежал главврач. Это был лысый мужчина средних лет с вытянутыми глазами-щелочками и мешками под ними и полным ртом чрезмерно белых искусственных зубов.

– Прекратите! – закричал он. – Что вы делаете?

Словно не слыша его окрика, тетушка стала еще яростнее выворачивать руку Хуан Цюя. У той уже вырывались не пронзительные вопли, а рыдания.

– Прекрати, Вань Синь! – И главврач, задыхаясь от ярости, обрушился на стоявших вокруг: – Вы что, ослепли? Быстро растащите их!

Выступившие вперед двое мужчин-врачей не без труда стащили тетушку с Хуан Цюя.

Пара женщин помогли Хуан Цюя встать с пола.

Очки у нее упали, из щелей между зубов текла кровь, из глубоких глазниц – грязные полоски слез. Но она по-прежнему крепко сжимала листовку.

– Главврач, вы должны вынести решение… – завывала она.

Одежда на тетушке была в беспорядке, лицо смертельно бледное, на щеках две кровавые царапины – ясное дело, Хуан Цюя своими ногтями постаралась.

– Вань Синь, что, в конце концов, произошло? – спросил главврач.

Тетушка измученно улыбнулась, из глаз у нее брызнули слезы, из руки на пол посыпались клочки листовки. Покачиваясь, она молча побрела в отделение гинекологии.

В это время Хуан Цюя, словно герой, совершивший подвиг, перенеся неимоверные страдания, передала главврачу скомканную листовку. Потом встала на колени и стала нащупывать свои очки.

Одна дужка у очков была сломана, она нацепила их на нос, поддерживая рукой. Увидев оброненные тетушкой обрывки листовки, она торопливо подползла к ним на коленях, схватила, будто бесценный клад нашла, и встала.

– Что это за штуковина? – спросил главврач, разглаживая листовку.

– Реакционная листовка, – сообщила Хуан Цюя, передавая ему обрывки, как нечто ценное. – Вот еще, это листовка, которую прислал Вань Синь сбежавший на Тайвань Ван Сяоти!

Врачи и медсестры разом охнули.

У главврача была дальнозоркость, и он отвел листовку подальше, чтобы лучше видеть. Врачи и медсестры сгрудились вокруг.

– Ну что уставились? Что тут интересного? Все по рабочим местам! – выговорил он всем, убрав листовку. И продолжил: – А тебя, доктор Хуан, прошу пройти со мной.

Хуан Цюя зашла вслед за ним в кабинет, а врачи с медсестрами по двое, по трое принялись негромко обсуждать случившееся.

В это время в гинекологическом отделении раздавались горькие рыдания тетушки. Понимая, что это несчастье произошло из-за меня, я, весь сжавшись, заставил себя войти. Тетушка сидела на стуле, положив голову на стол, рыдала и колотила об него кулаками.

– Тетушка, – позвал я, – мама прислала тебе крольчатины.

Не обращая на меня внимания, она продолжала плакать.

– Тетушка, – тоже захныкал я, – не плачьте, поешьте вот крольчатины…

Я положил пакет на стол, распаковал и подвинул миску к тетушкиной голове.

Тетушка смахнула ее на пол, и чашка разлетелась на куски.

– Прочь! Прочь! Прочь! – подняв голову, зарычала она. – Мерзавец этакий! Вон!

Только потом я понял, какую большую беду принес.

После того как я умчался из здравпункта, тетушка вскрыла артерию на левой руке и, обмакнув указательный палец правой руки, написала кровью записку: «Я ненавижу Ван Сяоти! При жизни я человек партии, после смерти стану ее духом!»