Альфонз Беднар - Дом 4, корпус «Б»

Вдруг из-за веток и листьев выбежала девчушка в красной юбочке в клетку, прыгнула на огромный пень и увидела Гулдана и Мариана. Ее большие черные глаза расширились, широкий рот улыбнулся, каштановыми волосами играл ветер. Она смело посмотрела на них и дернула плечом.

— Что здесь произошло? — спросил ее Гулдан.

Большие черные глаза чуть-чуть смеялись над ним, он чувствовал это, они как бы говорили: «Но дак что такого?», что все в порядке, все так и должно быть. «Ничего, мол, не поделаешь», у людей есть на это право, и вообще, кому какое дело? Но спросил еще раз:

— Что здесь произошло? Что случилось? Почему их спилили? — Он показал на толстый пень под ногами девочки.

Ветер трепал красную юбочку в клетку. Срубленное и распиленное дерево остро пахло.

— Ну дак чего? — сказала девочка. — Дак здесь мы не могли играть, дети тоже, ветки падали… Мы не могли…

— Когда это случилось?

— Вчера!

— Вчера?!

— Ну дак чего? — плаксиво выкрикнула девчушка и продолжала: — Всю неделю дул ветер, такой сухой ветер, ветки падали, а в пятницу вот это расщепило…

Гулдан и Мариан повернулись к высокому побуревшему обломку, остатку старой, трухлявой липы.

— Дак до обеда свалило половину, вон тот сук проломил крышу, — рассказывала девчушка, — а после обеда — вторую половину и убило лошадь… А вчера парни…

— Спилили тринадцать лип!

— Дак ну и что?

— Со злости?

— Дак, конечно, рассердились!

— Озверели?

— Дак озверели! — Девчушка тоже говорила с легким шаришским акцентом. — Дак, конечно, со злости — со злости озверели!

Мариан посмотрел на проломленную крышу. Дыра на ней была прикрыта большим брезентом. Он поискал на земле следы убитой лошади, но там валялись ветки, листья и сваленные толстые стволы.

— На что же они обозлились? — спросил он.

Мариан избегал смотреть в большие черные глаза и на красную юбочку в клетку. Ветер раздувал ее над смуглыми коленками.

Девчушка раскрыла большие круглые глаза, пожала плечом. Полотняным сандалетиком погладила толстый белеющий пень.

Гулдан хотел ответить Мариану, но не решился. Проломленная крыша и убитая лошадь — это казалось ему слишком мало за тринадцать лип, а спиленных лип слишком много за проломленную крышу и убитую лошадь. Он чувствовал, что в промежутке между всем этим громоздится накопившийся гнев и что такого он не смог бы объяснить Мариану. Зачем ему знать о том? Совсем недавно он поверил в способность человека превращаться на глазах других в голубка, а сейчас — это… Откуда здесь накопилось столько гнева? Ведь достаточно было поухаживать за липами, обрезать сухие ветки. Или жив еще старый гнев, тот, который бесновался давно, когда хозяин крепости Мако приказал зверски замучить и повесить своих взбунтовавшихся оброчных? О таком, наверное, нельзя разговаривать с детьми.

— Дак на липы! — ответила им девочка резко, видимо отвечая и самой себе. — За крышу, за лошадь — и боялись за детей, за нас, за скот, за себя… Разозлились на старые деревья… Говорят, старое дерево нервное, расстроенное, все вокруг себя и под собой калечит… — Девочка смело взглянула сверху, с пня, на Мариана. — А ты откуда?

— Из Кошиц.

— Дак это красивый город?

— Мне не нравится.

— Дак почему?

— Если бы ты там была… — Мариан слегка покраснел.

Гулдан разглядел крепкие смуглые ноги девочки, едва наметившиеся груди, проступающие под коричневой блузкой, сказал: «Пошли, Мариан!», и они зашагали прочь.

А девочка стояла и смотрела им вслед большими круглыми черными глазами и гладила полотняным сандалетиком белый пахучий пень. Она почувствовала одиночество, заметила, что кругом никого нет, страшная пустота. Ветер играл ее каштановыми волосами, шевелил листву, шевелил веточки, из которых вытекал сок. Она прыгнула и умчалась из этого одиночества.

Гулдан долго размышлял о липах, он сожалел, что они с Марианом отправились в поход именно в Зборов, туда, где стоит сто лип, так он думал всю неделю и в воскресенье собрался к памятнику в Дукле [10] Дукла — местечко в Карпатах, где в 1944 г. советские войска при участии Чехословацкого корпуса вели тяжелые бои за овладение Дукельским перевалом. . Мало пользы ходить с Марианом в давнее прошлое, надо повести его в другое место… Двоих младших детей он оставил дома с женой, ему хорошо шагалось с тринадцатилетним Марианом, а Мариану было хорошо с ним.

Воскресенье опять выдалось хмурое, холмы, леса, луга, равнины резко и молодо зеленели, на небе громоздились темные, синевато-серые тучи, над лесами нависли полосы туманов. Время от времени шел дождь. Туман порой затягивал и чернеющий памятник, и пограничные шлагбаумы, и мокрые темно-серые надгробья.