Альфонз Беднар - Дом 4, корпус «Б»

— Да, — сказал Вика удивленно и посмотрел на Ферко, сидящего в кровати. Подумать только, ведь он же не хотел приводить своего дружка, не хотел его приглашать к себе, потому что у него не было мамы… Ведь и верно, у таких мальчиков должна быть мама?!

— Ну, Ферко, это твой друг? — спросил он вслух.

— Да!

— Так почему?.. Хотя ладно!

Янко, друг Ферко, вручил подснежники Любе.

Вике показалось, что Люба чуть не заплакала.

Мужчина смеялся — может, он понял, может, нет, — заметил только, что должен представиться.

— Меня зовут Хованец, — сказал он, — я электромонтер, сейчас мы работаем тут неподалеку, устанавливаем лампы дневного света… Чтобы здесь было не так тихо, не так идиллично, как говорится… В таких тихих, идилличных переулках случается всякое и не всегда безопасно ходить.

— Могу я предложить вам стаканчик вина? — спросила Люба.

— Да, конечно, принеси, пожалуйста! — сказал ей Вика.

Выпили, но не по стаканчику.

На другой день Вика терзался, что не помнит, чего он наплел Хованецу. Вроде бы и про раненого армянина, с которым он встретился когда-то в Пештянах, вроде и о том, как они вместе читали надпись ВСТАНЬ И ИДИ! Еще помнится, будто он рассказывал про Ферко — да, пожалуй, и про Ферко, отчего тот стеснялся и не хотел привести друга, видно, и про Любу, и про ее непонятное условие. В самом деле непонятное, удивительное условие, думал он. Непонятное… Ведь женщины производят детей как на конвейере, дети помогают им удерживать жизнь… А про что говорил Хованец? Про какие-то асинхронные двигатели — кто в этом понимает? Каждый из нас понимает что-то одно, мы не понимаем друг друга, даже приятель приятеля не понимает. Люба все скажет, когда вернется, она сказала бы сразу, если бы не уехала в Прагу на совещание, придется ее подождать. Да, люди друг друга не понимают, да и о себе-то ничего не знают…

Перевод Н. Замошкиной.

Люди друг друга не понимают, иногда приходило в голову и Йозефу Мико, о самих себе ничего не знают, только бы им выдумывать да сплетничать… Впрочем, какое ему до них дело. (Всю зиму он ходил в котельную к истопнику Тадланеку дуться в карты, поэтому многие другие вопросы перестали его интересовать.) Он только мельком обратил внимание, что на виковской квартире нет таблички.

Через несколько дней появилась другая, не напечатанная, а написанная от руки: ШТЕФАН ГУЛДАН. Гулданы переехали из Кошиц, и в душном корпусе 4 «Б» им, особенно Гулдану и его сыну Мариану, стало не хватать былых воскресений.

Четыре дня подряд, со вторника до пятницы, дул сухой ветер, гнал пыль и мелкий песок, серо-коричневые облака и коричневые тучи, взвинчивал, напрягал, дергал нервы, предвещая злую засуху и грозы. Желтое солнце светило мутным светом.

Отлично, сказал себе в воскресенье Гулдан в Зборовской крепости, посмотрел на коричневые стены, вынул из вещмешка консервы «Камбала», открыл и положил ножом на хлеб кусочки пропитанной маслом рыбы сыну Мариану и себе. Сухой ветер, гроза, холодный дождь были для него лакомством. Вчера ночью лило как из ведра, может, и сегодня тоже соберется дождь. Солнце горячее, выглянет — сразу обдает жаром, будто открыли дверцу печки. Здесь хорошо. Хочешь не хочешь, а без настоящего-то человеку жить нельзя, подумал он, но и поход в дальнее прошлое иногда не повредит. Ему даже казалось, что вернее было бы называть не поход, а «сход» — ведь ты как бы спускаешься, сходишь по ступенькам истории в давние, очень давние времена. Впрочем, пусть будет поход, чтобы не было путаницы! По этим ступенькам и в это самое прошлое он уходил от повседневной суеты сует. Сухой ветер, громы и молнии, холодный дождь — это хорошо, хорошо сидеть на холодном камне и смотреть на старые пожелтевшие и побуревшие стены, лучше дать отдохнуть нервам здесь, чем видеть праздно шатающихся парней с карманным радиоприемником в руках или под мышкой, которые тупо смотрят перед собой, ничего не воспринимая, и слушают какое-то подобие музыки или спортивный репортаж. «На, поешь!» — протянул он Мариану большой ломоть хлеба с горками промасленной рыбы. Ведь речь шла и о том, чтоб Мариан не приучался шалопайничать. Карманный радиоприемник! Транзистор! «Транз»! Не хватает, чтобы он расхаживал с ним по улице… Тут его кольнуло предчувствие, что в один прекрасный день он еще увидит Мариана, уходящего на улицу с транзистором под мышкой.

— Спасибо, отец!

— Чего? За что? Ешь на здоровье!